Введение.
Отдел первый. Философия.
IX. Нравственность и право. Вечные истины……...84
Отдел второй. Политическая экономия.
VII. Капитал и прибавочная стоимость………..........205
Отдел третий. Социализм.
Приложения
ОТДЕЛ ПЕРВЫЙ
ФИЛОСОФИЯ
Ш. ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ. АПРИОРИЗМ.
Философия есть, по Дюрингу, развитие высшей формы сознания мира и жизни, и она обнимает, в более широком смысле, принципы всякого знания и хотения. Где только человеческое сознание ни встречает ряд познаний или волевых побуждений, или какую-нибудь группу форм существования, - принципы всего этого должны стать
предметом философии. Эти принципы представляют простые, или признаваемые пока простыми, элементы, из которых складывается многообразный мир знания и воли. Всеобщее устройство вещей можно, подобно химическому составу тел, свести к основным формам и основным элементам. Как только познаны эти последние составные части или принципы, они имеют силу не только для не
посредственно известного и доступного, но и для неизвестного и недоступного нам мира. Таким образом, философские принципы образуют то последнее дополнение, в котором нуждаются науки, чтобы стать единой системой объяснения природы и человеческой жизни. Кроме основных форм всякого существования, философия имеет только два собственных предмета исследования, именно природу и человеческий мир. В соответствии с этим у нас получаются, для систематизации нашего материала, совершенно непринужденно три группы: именно всеобщая мировая схематика, учение о принципах природы и, наконец, учение о человеке. В этой последовательности содержится в то же время внутренний логический порядок: ибо впереди располагаются формальные основоначала, имеющие силу для всякого бытия, а затем, в иерархическом порядке, следуют те материальные области, к которым их надо применить. Таковы рассуждения Дюринга, приведенные почти сплошь дословно.
Итак, речь идет у него о принципах, о формальных, выведенных в из мышления, а не их внешнего мира, основоначалах, которые надо применить к природе и к человечеству и по которым должны направляться природа и человек. Но откуда берет мышление эти основоначала? Из самого себя? Нет, ибо -господин Дюринг заявляет сам, что чисто идеальная область ограничивается логическими схемами
36
и математическими образованиями (последнее, как мы увидим, к тому же ложно). Логические схемы могут относиться только к формам мышления; здесь же дело идет только о формах бытия, внешнего мира, а этих форм мышление ни в коем случае не может творить и выводить из себя, но только из внешнего мира. Но в таком случае все отношение следует перевернуть: принципы оказываются не исходным пунктом, а конечным результатом исследования; они не привлекаются для приложения к природе в человеческой истории, а выводятся из них; не природа и царство человека направляются по принципам, а принципы правильны лишь постольку, поскольку они согласуются с природой и историей. Это - единственное материалистическое понимание дела, а противоположное, принадлежащее господину Дюрингу, идеалистично: оно ставит дело совершенно на голову и конструирует реальный мир из мыслей, из каких-то от века существующих, до-мировых схем или категории, точь-в-точь как "некий Гегель".
Действительно. Возьмем "Энциклопедию" Гегеля со всем ее горячечным бредом и сопоставим ее с окончательными истинами в последней инстанции господина Дюринга. У господина Дюринга мы встречаем прежде всего всеобщую мировую схематику, которая у Гегеля называется логикой. Затем у обоих мы имеем приложение этих схем - соответственно логических категорий - к природе, что дает натурфилософию, и, наконец, применение их к царству человека, что Гегель называет философией духа. "Внутренний логический порядок" дюринговской последовательности приводит нас, таким образом, "совершенно непринужденно" обратно к "Энциклопедии" Гегеля, из которой он взят с верностью, способной тронуть до слез вечного жида гегелевской школы, профессора Михелета в Берлине.
Так бывает всегда, когда принимают "сознание", "мышление" совершенно натуралистически за нечто данное, заранее уже противоположное бытию, природе. В этом случае должно, конечно, казаться необычайно удивительным, что сознание и природа, мышление и бытие, законы мышления и законы природы так согласуются между co6oй. Но если затем спросить, что такое мышление и бытие, откуда они происходят, то оказывается, что они-продукты человеческого мозга и что человек сам продукт природы, развившийся в окружающей его среде и вместе с ней; отсюда уже само собой следует, что порождения человеческого мозга, являющиеся ведь в последней инстанции тоже продуктами природы, не противоречат, а согласуются со всей остальной природой.
Но господин Дюринг не в праве рассматривать так просто
ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ. АПРИОРИЗМ 37
вопрос. Ведь он мыслит не от имени человечества, - что само по себе уж довольно недурно, - но и от имени сознательных и мыслящих существ всех небесных тел. Действительно, было бы "умалением достоинства основных форм сознания и знания, если бы хотели эпитетом "человеческий" устранить или даже только умалить их суверенную значимость и их безусловное притязание на истинность". Таким образом, чтобы не зародилось подозрение, что на каком-нибудь небесном теле дважды два - пять, господин Дюринг отказывается от права называть мышление человеческим, т. е. он вынужден оторвать его от единственной реальной основы, на которой оно существует для нас, т. е. от человека и природы, и благодаря этому он шлепается безнадежно в идеологию, делающую из него эпигона такого "эпигона", как Гегель. Впрочем, нам придется еще не раз встречаться с господином Дюрингом на других небесных телах.
Само собою разумеется, что на подобной идеологической основе нельзя построить материалистического учения. Мы впоследствии увидим, что господин Дюринг вынужден неоднократно приписывать природе сознательный образ действия, т. е. ввести в рассуждение то, что называют обыкновенно богом.
Но наш философ действительности имел еще другие мотивы перенести основу всякой действительности из действительного мира в мир мысли. Ведь наука об этом всеобщем мировом схематизме, об этих формальных основоначалах бытия, есть основа философии господина Дюринга. Если мы станем выводить мировой схематизм не из головы, а посредством головы из действительного мира, если мы будем выводить основоначала бытия из того, что есть, то для этого нам нужна вовсе не философия, а положительные знания о мире и о том, что в нем происходит; а то, что таким образом получается, опять-таки есть не философия, а положительная наука. Но в таком случае все произведение господина Дюринга оказалось бы не более как зря потраченным трудом.
Далее. Если не нужно больше философии как таковой, то не нужно и никакой системы, даже естественной системы философии. Убеждение в том, что совокупность процессов природы находится в систематической связи, побуждает науку находить эту систематическую связь повсюду, как в частностях, так и в целом. Но соответственное, исчерпывающее, научное изображение этой связи, составление точного мысленного отображения той системы мира, в которой мы живем, невозможно ни для нас, ни для всех грядущих поколений. Если бы в какой-нибудь момент развития человечества
38
была составлена подобная окончательная, завершающая система мировых связей,-физических, духовных и исторических,-то тогда закончился бы рост человеческого познания, и прекратилось бы дальнейшее историческое развитие с того мгновения, когда общество было бы устроено в соответствии с этой системой, что является абсурдом, просто бессмыслицей. Таким образом, люди стоят перед противоречием: с одной стороны, они стремятся познать мировую систему исчерпывающим образом в ее совокупной связи, а с другой, в силу законов своей собственной природы п природы мировой системы, они никогда не будут в состоянии вполне решить эту задачу. Но противоречие это не только лежит в природе обоих факторов - мира и человека,-оно есть также главный рычаг всего интеллектуального прогресса и постоянно, ежедневно разрешается в бесконечном прогрессивном развитии человечества, подобно тому как иные математические проблемы решаются с помощью бесконечных рядов или непрерывных дробей. Фактически каждое мысленное изображение системы миpa ограничено объективно историческим моментом, субъективно - физической и духовной организацией автора его. Но господин Дюринг заранее заявляет, что его образ мышления таков, что не допускает какого-нибудь субъективно ограниченного представления о мире. Как мы видели, он был вездесущим-на всех возможных небесных телах. Теперь мы видим также, что он всеведущ. Он разрешил все последние задачи науки, наглухо заколотив таким образом для развития науки будущее.
Относительно всей чистой математики господин Дюринг думает, что он может ее - как и основные формы бытия - вывести априорно, т. е. прямо из головы, не прибегая к опыту из внешнего мира. В чистой математике, уверяет он, рассудок занимается "своими собственными свободными творениями и фантазиями"; понятия числа и фигуры составляют "достаточный для нее и создаваемый ей самой объект", и, таким образом, она имеет "значимость, не зависящую от частного опыта и реального содержания мира".
Что чистая математика имеет значимость, не зависящую от специального опыта каждой отдельной личности, это, конечно, верно и применимо ко всем прочно установленным фактам всех наук, да и вообще ко всем фактам. Магнитные полюсы, состав воды из водорода и кислорода, тот факт, что Гегель мертв, а господин Дюринг жив, имеют значимость независимо от моего опыта или опыта других отдельных людей, даже независимо от опыта господина Дюринга, когда он спит сном праведника. Но отсюда вовсе не следует, что рассудок в чистой математике имеет дело только со своими
ПОДРАЗДВЛЕНИЕ. АПРИОРИЗМ 39
"собственными творениями и фантазиями". Понятия числа и фигуры заимствованы именно из действительного мира. Десять пальцев, на которых люди учились считать, т. е. производить первое арифметическое действие, представляют что угодно, но только не свободное творение рассудка. Для счета необходимы не только объекты счета, но также уже и способность, при рассмотрении этих объектов, отвлекаться от всех их свойств, кроме их числа, а эта способность-продукт долгого исторического, эмпирического развития. Понятие фигуры, как и понятие числа, заимствовано исключительно из внешнего мира, а не возникло вовсе в голове из чистого мышления. Раньше чем люди могли прийти к понятию фигуры, должны были существовать вещи, которые имели форму и формы которых сравнивали. Чистая математика имеет своим предметом пространственные формы и количественные отношения действительного мира, т. е. весьма реальное содержание. Тот факт, что это содержание проявляется в крайне абстрактной форме, может лишь слабо затушевать его происхождение из внешнего мира. Чтобы изучить эти формы и отношения в их чистом виде, следует их оторвать совершенно от их содержания, устранить его как нечто безразличное для дела. Так получаются точки без протяжения, линии без толщины и ширины, a и b, x и у, постоянные и переменные, лишь в самом конце мы приходим к настоящим "свободным творениям и фантазиям" рассудка, именно к мнимым величинам. Точно так же выведение математических величин как будто бы друг из друга доказывает не их априорное происхождение, но только их рациональную связь. Прежде чем пришли к мысли выводить форму цилиндра из вращения прямоугольника вокруг одной из его сторон, нужно было
исследовать не мало реальных прямоугольников и цилиндров, хотя бы и в весьма несовершенной форме. Как и прочие науки, математика возникла из потребностей человека: из измерения земли и вместимости сосудов, из исчисления времени и механики. Но, как и во всех областях мышления, отвлеченные от действительного мира законы на известной ступени развития отрываются от действительного мира, противопоставляются ему как нечто самостоятельное, как явившиеся извне законы, по которым должен направляться мир. Так было с обществом и государством; так, а не иначе, применяется впоследствии чистая математика к миру, хотя она и заимствована из этого мира и представляет только часть его составных форм и, собственно, только поэтому она вообще применима к нему.
Господин Дюринг, воображающий, что он может, без какого бы то ни было содействия опыта, вывести всю чистую математику из
40
математических аксиом, "которые и с чисто логической точки зрения не допускают обоснования и не нуждаются в обосновании", и потом применить их к миру, воображает себе точно так же, что он сумеет сперва породить из головы основные формы бытия, простые элементы всякого знания, аксиомы философии, вывести из них затем всю философию или мировую схематику и, наконец, высочайше пожаловать эту свою конституцию природе и человечеству. К сожалению, природа совсем не состоит, а человечество состоит, только в ничтожнейшей части, из мантейфелевской Пруссии 1850 г.
Математические аксиомы представляют собой выражения крайне скудного умственного содержания, которое математика должна заимствовать у логики. Их можно свести к двух следующим аксиомам:
1) Целое больше части. Это положение есть чистая тавтология, так как, взятое в количественном смысле, представление "часть" уже заранее отнесено определенным образом к представлению "целое", - именно так, что понятие "часть" означает попросту, что количественное "целое" состоит из нескольких количественных "частей". Оттого, что указанная аксиома выражает это явным образом, мы ни на шаг не подвигаемся дальше. Можно даже известным образом доказать эту тавтологию, можно сказать: целое есть то, что состоит из нескольких частей: часть есть то, несколько экземпляров чего составляет целое, следовательно часть меньше целого. Ясно, что благодаря пустоте повторения здесь только резче проявляется пустота содержания.
2) Если две величины равны третьей, то они равны между собой. Это положение, как показал еще Гегель, представляет собой умозаключение, за правильность которого ручается логика; оно, значит, доказывается, хотя и вне области чистой математики. Прочие аксиомы о равенстве и неравенстве являются просто логическим развитием этого умозаключения.
Этими тощими положениями ни в математике, ни где-либо вообще никого не соблазнишь. Чтобы двинуться дальше, мы должны привлечь реальные отношения, отношения и пространственные формы, взятые из реальных тел. Все представления о линиях, поверхностях, углах, о многоугольниках, кубах, шарах и т. д. заимствованы из действительности, и нужна известная доза идеологической наивности, чтобы поверить математикам, будто первая линия возникла от движения точки в пространстве, первая поверхность-от движения линии, первое тело-от движения поверхности и т. д. Уже язык протестует против этого. Математическая фигура трех измерений называется телом, corpus solidum, что по-
ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ. АПРИОРИЗМ 41
латыни означает даже осязаемое тело, т. е. она носит название, являющееся продуктом не "свободной фантазии" рассудка, а взято из грубой действительности.
Но к чему все эти пространные рассуждения? После того как господин Дюринг на страницах 42 - 43 с воодушевлением воспел независимость чистой математики от мира опыта, ее априорность, ее оперирование собственными свободными творениями и фантазиями рассудка, он на странице 63 замечает: "Легко проглядеть то обстоятельство, что эти математические элементы (число, величина, время, пространство и геометрическое движение) идеальны только по своей форме... абсолютные величины поэтому, какого бы рода они ни были, представляют нечто совершенно эмпирическое", но "математические схемы допускают отвлеченную от опыта и, тем не менее, достаточную характеристику", что можно, с большим или меньшим правом, сказать о любой абстракции, но что, однако, не доказывает, что они не абстрагированы от действительности. В мировой схематике чистая математика возникает из чистого мышления, - в натурфилософии она оказывается чем-то совершенно эмпирическим, взятым из внешнего мира и потому отвлеченным. Чему же должны мы верить?
IV. МИРОВАЯ СХЕМАТИКА.
"Всеобъемлющее бытие единственно. В своем самодовлении оно не допускает ничего рядом с собой или над собой. Присоединить к нему второе бытие значило бы сделать его не тем, что оно есть, именно частью или составным элементом более объемлющего целого. Благодаря тому, что мы оправляем его, точно рамой, нашей единой мыслью, ничто из того, что должно входить в это мысленное единство, не может содержать в себе двойственности. Но ничто также не может не подлежать этому мысленному единству... Сущность всякого мышления состоит в соединении элементов сознания в некое единство... Оно-тот пункт объединения, благодаря которому возникает неделимое понятие о мире: в нем универсум - как уже показывает само слово-познается в виде чего-то, в чем все соединено в некое единство".
Так говорит господин Дюринг. Здесь впервые применяется им математический метод: "всякий вопрос следует решать на простых основных формах, как если бы дело шло о простых... основоначалах математики".
"Всеобъемлющее бытие единственно". Если тавтология, т.е. простое повторение в сказуемом того, что уже было высказано в подлежащем, составляет аксиому, то мы здесь имеем перед собой аксиому чистейшей воды. В подлежащем господин Дюринг говорит нам, что бытие объемлет все, а в сказуемом он бесстрашно утверждает, что в таком случае вне его ничего нет. Что за колоссальная "системосозидающая мысль"!
Действительно, системосозидающая. Не успели мы прочесть шести строчек, как господин Дюринг, с помощью нашей единой мысли, превратил единственность бытия в его единство. Так как сущность всякого мышления состоит в объединении в нечто единое, то бытие, поскольку оно мыслится, мыслится единым, понятие о мире - неделимым, а так как мыслимое бытие, понятие о мире, едино, то и действительное бытие, действительный мир, должно быть точно так же неделимым единством. И таким образом "нет больше места для
МИРОВАЯ СХЕМАТИКА 43
потусторонности, раз дух научился постигать бытие в его однородной универсальности".
Это - поход, в сравнении с которым ничто Аустерлиц и Иена, Кениггрец и Седан. С помощью нескольких предложений, занявших меньше странички, мы, мобилизовав первую аксиому, отменили, устранили, уничтожили уже все потусторонности: бога, небесные воинства, небо, ад и чистилище вместе с бессмертием души.
Как приходим мы от единственности бытия к его единству? Тем, что мы вообще его представляем себе. Как только мы, словно рамой, охватили нашей единой мыслью единственное бытие, оно превращается в мысли в единое бытие, в мысленное единство, ибо сущность всякого мышления состоит в соединении элементов сознания в некое единство.
Последнее предложение просто неверно. Во-первых, мышление состоит столько же в разложении объектов сознания на их элементы, сколько в соединении родственных между собой элементов в единство. Без анализа нет синтеза. Во-вторых, мышление, если оно не желает делать промахов, может собирать в единство лишь те элементы сознания, в которых-или в реальных прообразах которых-уже раньше существовало это единство. Если я подведу сапожную щетку под единство понятия "млекопитающее", то от этого у нее еще не появятся молочные железы. Таким образом, единство бытия, т. е. оправдание понимания бытия как единства, и есть как раз то, что требовалось доказать; и если господин Дюринг уверяет нас, что он мыслит себе бытие единым, а не, скажем, двойственным, то это является попросту его личным, нисколько не обязательным для других, мнением.
Если мы захотим представить в чистом виде ход его мыслей, то он будет таков: "Я начинаю с бытия. Следовательно, я мыслю себе бытие. Мысль о бытии едина. Но мышление и бытие должны согласоваться между собой, они соответствуют друг другу, они "покрываются взаимно". Следовательно, бытие и в действительности едино. Следовательно, нет никаких потусторонностей". Но если бы господин Дюринг, вместо приведенных выше оракульских вещаний, заговорил так откровенно, то его идеологический подход был бы ясен, как божий день. Пытаться доказать из тожества мышления и бытия реальность какого-либо продукта мышления, ведь это-то и было одной из безумнейших горячечных фантазий некоего Гегеля.
Что касается спиритуалистов, то у них господин Дюринг - будь даже вся его аргументация безупречна - не отвоевал бы ни пяди земли. Спиритуалисты могут ответить ему коротко: мир и для нас
44 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
неразделен; распадение его на посюстороннее и потустороннее существует только для нашей специфически земной, отягощенной наследственным грехом точки зрения; само по себе, т. е. в боге, совокупное бытие едино, и они пойдут за господином Дюрингом на одно из его излюбленных небесных тел и покажут ему одно или несколько из них, где не было грехопадения и где, следовательно, нет противоположности между посюсторонним п потусторонним и единство мира является догматом веры.
Самое комичное во всем этом то. что господин Дюринг, желая доказать на основании понятия бытия, что бога нет, пользуется онтологическим доказательством бытия божия. Это доказательство состоит в следующем: мысля бога, мы мыслим его как совокупность всех совершенств. Но к совокупности всех совершенств относится прежде всего бытие, ибо несуществующее существо по неизбежности несовершенно. Следовательно, мы должны к совершенствам бога причислить и существование. Следовательно, бог должен существовать. Так же рассуждает и господин Дюринг: когда мы мыслим бытие, мы его мыслим как некоторое понятие. То, что объединено в понятии, едино. Следовательно, если бы бытие не было едино, оно бы не соответствовало своему понятию. Следовательно, оно должно быть единым. Следовательно, не существует бога и т. д.
Когда мы говорим о бытии и только о бытии, то единство может состоять лишь в том, что все предметы, о которых идет речь, суть, существуют. Они объединены в единстве этого бытия, а не какого-либо другого, и общее выражение, что все они суть, не только не может придать им каких-нибудь других, общих или не общих, свойств, но, наоборот, уже наперед исключает из рассмотрения все подобные свойства. Ибо лишь только мы удалимся хоть на миллиметр от того простого основного факта, что всем этим вещам обще бытие, как перед нашим взором начинают выступать различия этих вещей, и из того обстоятельства, что всем этим вещам одинаково приписывается голое существование, нельзя совершенно вывести, заключаются ли эти различия в том, что одни вещи белы, другие - черны, одни - одарены жизнью, другие - не одарены ею, одни - посюсторонни, другие - потусторонни.
Единство мира не заключается в его бытии, хотя его бытие есть предпосылка его единства,-ибо мир ведь должен раньше быть, прежде чем он сможет быть единым. Вопрос о бытии вообще открытый вопрос, начиная с того пункта, где прекращается наш опыт. Действительное единство мира заключается в его материальности, и оно доказывается не с помощью нескольких фокуснических фраз, а
МИРОВАЯ СХЕМАТИКА 45
путем долгого и медленного развития философии и естествознания.
Пойдем дальше. Бытие, о котором рассказывает нам господин Дюринг, это "не то чистое бытие, которое равно самому себе, лишено всех особенных свойств и фактически является только отображением мысленного ничто или отсутствия мысли". Но очень скоро мы увидим, что мир господина Дюринга начинается все-таки с бытия, которое лишено всяких внутренних различий, всякого движения и изменения, и, следовательно, фактически является отображением только логического ничто, т. е. представляет действительное ничто. Лишь из этого бытия-ничто развивается современное дифе-ренцированное, полное перемен состояние мира, представляющее собою развитие, становление; и лишь после того как мы это поняли, мы приходим к тому, чтобы и под покровом этого вечного изменения "сохранить равным самому себе понятие универсального бытия". Мы, таким образом, имеем теперь понятие бытия на высшей ступени, где оно заключает в себе как постоянство, так и изменение, как бытие, так и становление. Добравшись до этого пункта, мы находим, что "род и вид, вообще общее и частное, суть простейшие средства различения, без которых не может быть понято устройство вещей". Но это - средства различения качества; покончив с ними, мы идем дальше: "понятию рода противостоит понятие величины как такого однородного, в котором не имеется уже видовых различий", т. е. от качества мы переходим к количеству, а это последнее всегда "доступно измерению".
Сравним же это "острое выделение всеобщих действенных схем" и их "действительно критическую точку зрения" с неудобоваримыми мыслями, вздорностями и горячечным бредом некоего Гегеля. Мы находим, что логика Гегеля начинает с бытия (Sein) - как и господин Дюринг; что его бытие обнаруживается как ничто-как и у господина Дюринга; что от этого бытия-ничто переходят к становлению, результатом которого является наличное бытие (Dasein), т. е. высшая, более полная форма бытия-совершенно так, как у господина Дюринга. Наличное бытие приводит к качеству, качество к количеству - совершенно так, как у господина Дюринга. А в довершение всего, для полноты картины, господин Дюринг по другому поводу рассказывает нам: "Из царства бесчувственного мы переходим в царство ошущения, несмотря на всю количественную постепенность, лишь путем качественного скачка, о котором... мы можем сказать, что он бесконечно отличается от простой градации одного и того же качества". Это ведь гегелевская узловая линия отношений меры, где чисто количественное увеличение или уменьшение
46 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
вызывает в определенных узловых пунктах качественный скачок, как, например, в случае нагревания или охлаждения воды, где точки кипения и замерзания являются теми узлами, в которых совершается-при нормальном давлении-скачок в новое аггрегатное состояние, где, следовательно, количество переходит в качество.
В нашем исследовании мы тоже пытались добраться до корней, и в качестве корней "основательных" дюринговых основных схем мы находим - "горячечный бред" некоего Гегеля, категории гегелевской "Логики" (часть I), в строгой старогегелевской "последовательности" и с едва заметной попыткой замаскировать плагиат.
И, однако, не довольствуясь тем, что он заимствовал у своего оклеветанного им предшественника всю его схематику бытия, господин Дюринг имеет смелость, после того как он сам дал приведенный выше пример скачкообразного перехода в качество, выразиться о Марксе: "Как, например, комично звучит ссылка (Маркса) на гегелевское путаное и туманное представление о том, что количество превращается в качество".
Путаное туманное представление! Кто здесь превращается, и чьи слова звучат здесь комично, господин Дюринг?
Таким образом, все эти милые вещи не только не "решены аксиоматически", как следовало бы по правилу, но попросту привнесены извне, из гегелевской логики. И притом так, что во всей главе нет и тени внутренней связи, если только она не заимствована у Гегеля, и что под конец все рассуждение превращается в какое-то бессодержательное разглагольствование о пространстве и времени, постоянстве и изменении.
От бытия Гегель приходит к сущности, к диалектике. Здесь он трактует о рефлективных понятиях, об их внутренних противоположностях и противоречиях,-как, например, понятия положительного и отрицательного,-затем он переходит к каузальности, или отношению между причиной и следствием, и заканчивает необходимостью. Точно так же поступает п господин Дюринг. То, что Гегель называет учением о сущности, господин Дюринг переводит словами: логические свойства бытия. Свойства же эти состоят прежде всего в "антагонизме сил", в противоположностях. Что касается противоречия, то его господин Дюринг радикально отрицает; позже мы вернемся к этой теме. Затем он переходит к каузальности, а от нее к необходимости. Поэтому, когда господин Дюринг говорит о себе: "мы, философствующие не из клетки", то он, очевидно, хочет сказать, что он философствует в клетке, именно в клетке гегелевского схематизма категорий.
V.НАТУРФИЛОСОФИЯ. ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО.
Теперь мы переходим к натурфилософии. Здесь господин Дюринг опять-таки имеет полное основание быть недовольным своими предшественниками. Натурфилософия "пала так низко, что она выродилась в какую-то разнузданную, покоящуюся на невежестве лжепоэзию" и "стала уделом проституированной философистики некоего Шеллинга и ему подобных копающихся в тайнах абсолюта и дурачащих публику молодцов". Усталость спасла нас от этих "безобразий"но до сих пор она расчистила почву лишь "беспринципности", "а что касается широкой публики, то тут, как известно, уход крупного шарлатана часто дает возможность его менее значительному,
но более ловкому преемнику повторять под новой вывеской все штуки первого". Сами естествоиспытатели чувствуют "мало охоты к экскурсиям в царство мирообъемлющих идей" и поэтому дают в теоретической области одни лишь "несвязные, скороспелые обобщения". Словом, здесь требуется скорая помощь, и, к счастью, господин Дюринг находится на своем посту.
Чтобы по достоинству оценить нижеследующие откровения о развитии мира во времени и об ограниченности его в пространстве, мы должны снова обратиться к некоторым местам из "мировой схематики".
Бытию здесь, опять-таки в согласии с Гегелем ("Энциклопедия", § 9З), приписывается бесконечность, -то, что Гегель называет дурной бесконечностью,-которая затем и исследуется. "Самая ясная форма бесконечности, которую можно мыслить без противоречия, это неограниченное умножение чисел в числовом ряду. Подобно тому как мы можем прибавить к каждому числу еще одну единицу, не ис-черпывая тем никогда возможности дальнейшего счета, подобно этому ко всякому состоянию бытия прибавляется новое состояние, и в неограниченном порождении этих состояний и состоит бесконечность. Эта точно мыслимая бесконечность имеет поэтому только одну основную форму с одним единственным направлением. Действительно, хотя наше мышление и может указать противоположное направление
48 AHТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
для прибавления состояний, все же идея об идущей назад бесконечности является лишь результатом слишком поспешного представления. Ведь так как в действительности ее пришлось бы проходить в обратном направлении, то при каждом из своих состояний она имела бы за собой бесконечный числовой ряд. Но в таком случае мы получили бы недопустимое противоречие отсчитанного бесконечного числового ряда; поэтому бессмысленно допустить еще второе направление бесконечности".
Первый вывод, который делается из этого понимания бесконечности, состоит в том, что сцепление причин и следствий в мире должно было когда-то иметь свое начало: "бесконечное число причин, которые будто примыкают друг к другу, немыслимо по одному тому, что оно предполагает бесчисленность сосчитанной". Итак, доказано существование конечной причины.
Вторым следствием является "закон определенного количества: накопление тождественных экземпляров какого-нибудь реального ряда самостоятельных сущностей мыслимо лишь как образование некоторого определенного числа". Определенным должно быть не только наличное число небесных тел в каждый момент времени, но и совокупное число всех существующих в мире мельчайших самостоятельных частиц материи. Эта необходимость есть истинное основание того, почему нельзя мыслить ничего составного без атомов. Всякая реальная разделенность имеет всегда конечную определенность и должна иметь ее, ибо иначе получится противоречие сосчитанной бесчисленности. Поэтому же не только должно быть определенным - хотя и не известным нам - число всех оборотов земли вокруг солнца, но все периодические процессы природы должны иметь начало, и все различия, все разнообразие следующих друг за другом состояний природы, должны корениться в некотором самому себе равном состоянии. Это состояние можно, не впадая в противоречие, мыслить себе существовавшим от века, но и это представление было бы невозможно, если бы время само по себе состояло из реальных частей, а не разделялось бы скорее по произволу нашим рассудком путем идеального полагания возможностей. В ином виде представляется вопрос о реальном и различном в себе содержании времени; это-действительное наполнение времени различающимися между собой фактами, и формы существования этой области относятся - благодаря именно своей различности - к тому, что доступно счету. Вообразим себе состояние, которое не претерпевает изменений и которое в своем равенстве самому себе не представляет различий в последовании, - в этом случае частное понятие времени превращается в более общую
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО 49
идею бытия. Что должно означать накопление пустой длительности, - этого совсем нельзя себе представить. Так рассуждает господин Дюринг, не мало наслаждающийся важностью этих открытий. Он сначала выражает надежду, что на них, "по меньшей мере", посмотрят не как на маловажную истину; но затем мы читаем: "Вспомним о тех крайне простых приемах, с помощью которых мы придали понятию бесконечности и его критике неизвестное до того значение…вспомним столь простые, благодаря современному уточнению и углублению, элементы универсальной концепции пространства и времени".
Мы придали! Современное углубление и уточнение! Кто это мы, и когда разыгрывается эта современность? Кто углубляет и уточняет?
"Тезис. Мир во времени имеет начало, а в пространстве он заключен в границы.
"Доказательство. Допустим, что мир не имеет никакого начала во времени, тогда мы должны представлять себе, что до каждого данного мгновения протекла уже целая вечность и, следовательно, бесконечный ряд один за другим последовавших состояний вещей в мире. Бесконечность же ряда состоит в том, что путем последовательного синтеза он никогда не может быть кончен. Следовательно, бесконечный протекший мировой ряд невозможен, и начало мира есть необходимое условие его существования. Это первое.
"Во втором случае начнем также с противоположного утверждения. Тогда мы должны представлять мир как бесконечное данное целое из вещей, одновременно существующих. Но величину такого количества, пределы которого в наглядном представлении не определены, мы можем представлять только посредством синтеза частей, а целостность такой величины - только посредством оконченного синтеза, или оконченного сложения единиц. Поэтому, чтобы мыслить мир, наполняющий пространство, как целое, необходимо представлять последовательный синтез частей бесконечного мира оконченным, т. е. необходимо представлять бесконечное время протекшим при исчислении всех сосуществующих вещей, что невозможно. Итак, конечное собрание действительных вещей не может быть рассматриваемо как данное целое, и притом как данное одновременно. Следовательно, мир, по протяжению в пространстве, не бесконечен, но заключен в пределах, что и требовалось доказать".
Положения эти переписаны дословно из одной хорошо известной книги, вышедшей впервые в 1781 году и озаглавленной: "Критика чистого разума" Иммануила Канта, где каждый может прочесть их в первой части, второй отдел, вторая книга, вторая глава, § 2-й:
50 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
"Первая антиномия чистого разума". Поэтому господину Дюрингу принадлежит только реклама, только название: "закон определенного количества", приклеенное к высказанной Кантом мысли, и открытие, что было когда-то время, когда еще не было вовсе времени, хотя уже существовал мир. Что касается всего прочего, т. е. имеющего еще какой-нибудь смысл в рассуждении господина Дюринга, то "мы" - это Иммануил Кант, а современности уже всего-навсего девяносто пять лет. Действительно, "крайне просто"! Замечательное, "не известное до того значение"!
Но Кант отнюдь не думает, что его доказательством исчерпываются приведенные выше положения. Напротив: на противоположной странице он утверждает и доказывает обратное, что мир не имеет начала во времени и конца в пространстве; и он видит антиномию, неразрешимое противоречие как раз в том, что одно утверждение столь же доказуемо, как и второе. Люди меньшего калибра, может быть, немного задумались бы над тем, что "некий Кант" нашел здесь неразрешимую трудность. Но не таков наш смелый фабрикант "совершенно своеобразных выводов и взглядов": то, что ему может пригодиться в кантовской антиномии, он неутомимо списывает, а остальное отбрасывает в сторону.
Вопрос сам по себе решается очень просто. Вечность во времени, бесконечность в пространстве уже по самому смыслу слов означают просто то, что нет конца ни в какую сторону, ни вперед, ни назад, ни вверх, ни вниз, ни вправо, ни влево. Эта бесконечность совсем иного порядка, чем бесконечность бесконечного ряда, ибо последняя всегда начинается прямо с единицы, с первого члена. Неприменимость этого представления о ряде к нашему предмету обнаруживается сейчас же, как только мы попытаемся применить его к пространству. Бесконечный ряд в приложении к пространству означает линию, проведенную от определенной точки в определенном направлении до бесконечности. Но выражает ли это хотя в отдаленной мере бесконечность пространства? Нисколько: нужны, наоборот, целых шесть проведенных из этой точки в трех противоположных направлениях линий, чтобы охватить измерения пространства, которых в таком случае мы имели бы шесть. Кант понимал это так хорошо, что он лишь кружным путем, косвенно, применил свой числовой ряд к вопросу о пространственности мира. Господин же Дюринг заставляет нас принять шесть измерений в пространстве, что, впрочем, не мешает ему немедленно же после этого выражать величайшее негодование по поводу математического мистицизма Гаусса, не желавшего довольствоваться обычными тремя измерениями пространства.
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО 51
В применении к времени бесконечная в обе стороны линия или ряд единиц имеют некоторый образный смысл. Но если мы представим себе время как отсчитываемую от единицы или исходящую от некоторой определенной точки линию, то мы этим уже заранее утверждаем, что время имеет начало: мы предполагаем как раз то, что мы хотим доказать. Мы придали бесконечности времени односторонний, половинчатый характер; но односторонняя, половинчатая бесконечность представляет тоже внутреннее противоречие, прямую противоположность "бесконечности, мыслимой без противоречия". Мы можем справиться с этим противоречием, лишь допустив, что единица, от которой мы начинаем считать ряд, точка, от которой мы измеряем далее линию, представляют собою любую единицу в ряду, любую точку на прямой, так что для линии или ряда безразлично, куда мы поместим начальный пункт.
Но как быть с противоречием "отсчитанного бесконечного числового ряда"? Мы сумеем исследовать его поближе, когда господин Дюринг покажет нам раньше свой фокус и отсчитает его. Когда он покончит с задачей считать от - со (минус бесконечность) до нуля, тогда пусть он приходит к нам. Ведь ясно, что откуда бы он ни начал считать, он повсюду оставляет за собой бесконечный ряд, а значит, и задачу, которую он должен решить. Пусть он перевернет свой собственный бесконечный ряд 1 + 2 + 3 + 4... и попробует считать от бесконечного конца до единицы; ведь это, очевидно, попытка человека, совсем не понимающего сути дела. Мало того. Когда господин Дюринг утверждает, что бесконечный ряд протекшего времени отсчитан, то он вместе с этим утверждает, что время имеет начало, ибо иначе ведь он не мог бы вовсе начать "отсчитывать". Следовательно, он снова предполагает то, что он должен доказать. Таким образом, представление об отсчитанном бесконечном ряде, иначе говоря, мирообъемлющий дюрингов закон определенного количества, есть contradictio in adjecto, содержит внутреннее противоречие, и притом абсурдное противоречие.
Ведь ясно: бесконечность, имеющая конец, но не имеющая начала, не более и не менее бесконечна, чем бесконечность, имеющая начало, но не имеющая конца. Малейшая крупица диалектического мышления должна была бы подсказать господину Дюрингу, что начало и конец неразрывно связаны между собою, как северный полюс и южный полюс, и что если отбрасывают конец, то начало становится концом - тем единственным концом, который и имеется у ряда, и наоборот. Вот эта ошибка была бы невозможна без математической привычки оперировать над бесконечными рядами. Так как
52 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
в математике мы должны исходить от определенного, конечного, чтобы прийти к неопределенному, бесконечному, то все математические ряды - положительные и отрицательные - должны начинаться с единицы, иначе нельзя производить с ними выкладок. Но идеальная потребность математики далеко не есть принудительный закон для реального мира.
Впрочем, господин Дюринг никогда не сумеет представить себе без противоречий действительную бесконечность. Бесконечность есть противоречие, и она полна противоречий. Противоречием является уже то, что бесконечность должна быть составлена из одних только конечностей, а между тем это так. Предположение ограниченности материального мира приводит к таким же противоречиям, как и предположение его безграничности, и каждая попытка устранить эти противоречия приводит, как мы уже видели, к новым и худшим противоречиям. Именно потому, что бесконечность есть противоречие, она представляет бесконечный, развертывающийся без конца во времени и пространстве, процесс. Снятие противоречия было бы концом бесконечности. Это уже совершенно правильно понял Гегель, третировавший поэтому с заслуженным презрением господ, которые любят мудрить над этим противоречием.
Пойдем дальше. Итак, время имело начало. Что же было до этого начала? Мир, находящийся в равном самому себе, неизменном состоянии. А так как в этом состоянии не следует друг за другом никаких изменений, то частное понятие времени превращается в более общую идею бытия. Во-первых, нам здесь нет дела вовсе до того, какие понятия превращаются в голове господина Дюринга. Дело идет не о понятии времени, а о действительном времени, от которого господин Дюринг так дешево не отделается. Во-вторых, сколько бы ни превращалось понятие времени в более общую идею бытия, это не подвигает нас ни на шаг вперед, ибо основные формы всякого бытия суть пространство и время, и бытие вне времени такая же бессмыслица, как бытие вне пространства. Гегелевское "бытие, протекшее без времени", и новошеллинговское "непредставимое бытие" суть рациональные представления по сравнению с этим бытием вне времени. Поэтому-то господин Дюринг подходит очень осторожно к делу; собственно это - время, но такое, которое по существу вовсе нельзя назвать временем: время ведь вовсе не состоит само по себе из реальных частей, и только наш рассудок произвольно делит его; к царству доступного счету принадлежит лишь действительное наполнение времени различающимися между собой фактами, а что должно означать накопление пустой длительности, этого совсем нельзя представить.
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО 53
Что должно означать это накопление. - для нас совершенно безразлично; мы спрашиваем только, длится ли, испытывает ли длительность во времени мир, находящийся в предполагаемом здесь состоянии? Мы отлично знаем, что ничего не получится от измерения подобной, лишенной содержания, длительности, как и от аналогичного, бесцельного измерения в пространстве, и Гегель, именно из-за бессмысленности такого занятия, называет эту бесконечность дурной. Согласно господину Дюрингу, время существует только благодаря изменению, а не изменение существует во времени и посредством его. Именно благодаря тому, что время отлично, независимо от изменения, его можно измерять благодаря изменению, ибо для измерения необходимо всегда иметь нечто, отличное от измеряемой вещи. И время, в течение которого не происходит никаких доступных познанию изменений, далеко от того, чтобы совсем не быть временем, оно скорее представляет чистое, не затронутое никакими посторонними примесями и, следовательно, истинное время, время как таковое. Действительно, когда мы хотим представить себе понятие времени во всей его чистоте, свободным от всех чуждых, посторонних примесей, мы вынуждены оставить в стороне, как не относящиеся к делу, все различные события, происходящие во времени рядом друг с другом и после друг друга, и представить себе, таким образом, время, в котором ничего не происходит. Поступая так, мы совсем не растворяем понятие времени в общей идее бытия, а получаем как раз чистое понятие времени.
Но все эти противоречия и несообразности - детская игра по сравнению с той путаницей, в которую попадает господин Дюринг со своим самому себе равным начальным состоянием. Если мир находился когда-нибудь в таком состоянии, при котором в нем не происходило никаких изменений, то как он мог перейти от этого состояния к состоянию изменения? То, что абсолютно неизменно, да к тому же от века было в таком состоянии, не могло само по себе выйти из этого состояния и перейти в состояние движения и изменения. Поэтому откуда-то со стороны, извне мира, должен был прийти первый толчок, приведший его в движение. Но "первый толчок", как известно, только другое наименование для бога. Господин Дюринг, уверявший нас в своей мировой схематике, что он окончательно разделался с богом и потусторонним, сам вводит их вновь в "утонченном и углубленном" виде в натурфилософию.
Далее. Господин Дюринг говорит: "Там, где величина принадлежит некоторому постоянному элементу бытия, она остается неизменной в своей определенности. Это положение справедливо...
54 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
относительно материи и механической силы". Первое предложение представляет, между прочим, прекрасный образчик аксиоматически-тавтологического велеречия господина Дюринга: там, где величина не изменяется, она остается той же самой. Итак, масса механической силы, существующей в мире, остается вечно той же самой. Оставим в стороне то, что - поскольку это утверждение верно - оно было известно и высказано уже в философии Декарта лет триста назад, что в естествознании учение о сохранении силы уже двадцать лет как проникло повсюду и что господин Дюринг, ограничивая его механической силой, нисколько не улучшает его. Но где была механическая сила во время неизменного состояния? На этот вопрос господин Дюринг упорно отказывается отвечать.
Где, господин Дюринг, была тогда вечно равная себе механическая сила и что она приводила в движение? Ответ: "Первоначальное состояние вселенной или, выражаясь яснее, бытия материи, лишенного изменений и не допускающего накопления изменений во времени, это-положение, которое может отвергать лишь тот, кто видит венец мудрости в само уродовании производительной силы". Итак, или вы, закрыв глаза, примете мое, лишенное изменений, первоначальное состояние, или я, способный производить, Дюринг, объявляю вас духовными евнухами. Кое-кого это, пожалуй, может напугать. Но мы, имеющие уже некоторое представление о "производительной силе" господина Дюринга, можем позволить себе оставить пока без ответа изящное бранное словечко и еще раз спросить: но, пожалуйста, господин Дюринг, как обстоит дело с механической силой?
Тут господин Дюринг приходит тотчас в замешательство. Действительно,-бормочет он,-"абсолютное тожество того начального предельного состояния само по себе не дает никакого принципа перехода. Но не забудем, что по существу так же обстоит дело в каждом, малейшем новом звене хорошо известной нам цепи наличного бытия. Поэтому тот, кто хочет усмотреть трудности в данном главном случае, пусть не забывает о них при менее бросающихся в глаза обстоятельствах. Кроме того, мы имеем перед собой возможность интерполирования постепенных промежуточных состояний, а значит, и мост непрерывности, идя по которому назад, мы доходим до замирания изменений. С чисто логической стороны эта непрерывность не решает главного вопроса, но она для нас основная форма всякой закономерности и всякого известного нам вообще перехода, так что мы в праве пользоваться ею как посредницей между упомянутым первоначальным состоянием равновесия и нарушением его. Но если бы мы представ-
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО 55
ляли себе это, так сказать (1), неподвижное равновесие, руководясь понятиями, которые допускаются без особых колебаний (!) в нашей нынешней механике, то нельзя было бы вовсе объяснить, как могла материя дойти до состояния изменений". Кроме механики масс существует еще превращение движения масс в движение мельчайших частиц, но как это происходит, "насчет этого у нас еще до сих пор нет общего принципа, и мы не должны поэтому удивляться, если эти процессы несколько темны для нас".
Вот и все, что может сказать господин Дюринг. Мы должны были бы видеть венец мудрости не только в "самоуродовании производительной силы", но и в слепой вере угольщика, чтобы дать провести себя такими, поистине жалкими, ничтожными, увертливыми фразами. Абсолютное тожество, признается господин Дюринг, - не может само собою прийти к изменяемости. Нет никакого средства, чтобы абсолютное равновесие могло само собою прийти в движение. Что же остается? Три ложных, жалких выверта.
Во-первых: столь же трудно, якобы, установить переход любого малейшего звена хорошо нам известной цепи наличного бытия к ближайшему следующему. Господин Дюринг считает, повидимому, своих читателей младенцами. Установление отдельных переходов и связей малейших звеньев в цепи наличного бытия составляет как раз содержание естествознания, и если при этом имеется где-нибудь невязка, то никто - не исключая и самого господина Дюринга - не думает вовсе о том, чтобы объяснять происходящее движение из ничего, а всегда объясняют его только перенесением, превращением или продолжением какого-нибудь предшествующего движения. Здесь же, по признанию господина Дюринга, дело идет о том, чтобы выводить движение из неподвижности, т. е. из ничего.
Во-вторых: мы имеем "мост непрерывности". Правда, с чисто логической стороны он но устраняет затруднений, но мы все же в праве воспользоваться им как посредствующим звеном между неподвижностью и движением. Но, к сожалению, непрерывность неподвижности состоит в том, чтобы не двигаться; поэтому вопрос о том, как с ее помощью создать движение, остается еще более загадочным, чем когда-либо. И на какие бесконечно малые частички ни разлагал бы господин Дюринг свой переход от полного отсутствия движения к всеобщему движению, какой бы долгий период времени он ни приписывал ему, мы ни на одну десятитысячную часть миллиметра не подвигаемся с места. От ничего нельзя-без творческого акта - прийти к чему-то, хотя бы это "что-то" было не больше математического диференциала! "Мост непрерывности", таким
56 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
образом, даже не мост для ослов, 1 - перейти его способен лишь господин Дюринг.
В-третьих: пока сохраняют свою силу законы современной механики, - а она, по господину Дюрингу, один из важнейших рычагов для образования мышления, - нельзя объяснить перехода от неподвижности к движению. Но механическая теория теплоты показывает нам, что движение масс, при известных условиях, переходит в молекулярное движение (хотя и здесь движение получается из другого движения, а вовсе не из неподвижности), а это,- робко подсказывает господин Дюринг,-может быть, могло бы образовать мост между строго статическим (находящимся в равновесии) и динамическим (движущимся). Но эти процессы "несколько темны". И господин Дюринг оставляет нас сидеть в темноте.
И вот, после всего углубления и уточнения, мы пришли к тому, что, углубляясь все глубже в постоянно уточняемую нелепицу, мы, в конце концов, прибыли туда, куда неизбежно должны были пристать, - "к темноте". Но это мало смущает господина Дюринга. На следующей же странице он имеет смелость утверждать, что он "сумел наполнить реальным содержанием понятие самому себе равного постоянства из условий материи и механических сил". И этот человек называет других людей "шарлатанами"!
Но, к счастью, у нас, при всей этой путанице и беспомощном блуждании "в темноте", остается одно утешение, возвышающее дух: "Математика обитателей других небесных тел не может основываться ни на каких иных аксиомах, кроме наших".
--------------------------------------
1 [Непереводимая игра слов; по-немецки: Eselsbriicke (ослиный мост) означает пособие для тупых или ленивых школьников (нечто вроде русской "шпаргалки".)]
VI.НАТУРФИЛОСОФИЯ.КОСМОГОНИЯ.ФИЗИКА. ХИМИЯ.
В дальнейшем мы приходим к учению о том, как произошел теперешний мир. Еще у ионийцев исходным пунктом их философии было представление о состоянии всеобщего рассеяния материи. Но начиная с Канта, гипотеза о первичной туманности стала играть совсем новую роль, причем активными факторами при постепенном образовании отдельных твердых мировых тел являлись тяготение и излучение тепла. Современная механическая теория теплоты дозволяет делать гораздо более определенные умозаключения о прежних состояниях вселенной. Но при всем том "состояние газообразного рассеяния может явиться исходным пунктом для серьезных выводов лишь тогда, когда можно данную в нем механическую систему охарактеризовать предварительно более определенным образом. В противном случае не только идея остается фактически весьма туманной, но первоначальная туманность становится действительно в ходе дедукции все гуще и непроницаемее; пока же все остается в неопределенном, бесформенном состоянии не определяемой более точным образом идеи о состоянии диффузии", и, таким образом, "в идее об этой газообразной вселенной мы имеем перед собой крайне воздушную концепцию".
Кантовская теория о возникновении всех теперешних мировых мировых тел из вращающихся туманных масс была величайшим завоеванием астрономии со времени Коперника. Впервые было поколеблено представление о том, будто природа не имеет никакой истории во времени. До тех пор полагали, что мировые тела изначала движутся по неизменным орбитам и находятся постоянно в одном и том же состоянии; а если даже на отдельных мировых телах единичные органические существа умирали, то роды и виды признавались неизменными. Природа, конечно, находится в непрерывном движении, но это движение рассматривалось как непрерывное повторение одних и тех же процессов. В этой насквозь пропитанной метафизическим способом мышления концепции Кант пробил первую брешь, и притом настолько научным образом, что большинство приводившихся им аргументов
58 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
сохранили свою силу и поныне. Разумеется, строго говоря, кантовская теория и теперь еще гипотеза. Но и коперникова система мира тоже остается доныне гипотезой, а после того, как спектроскопом было доказано с не допускающей никаких возражений убедительностью существование раскаленных газовых масс на звездном небе, прекратилась и научная оппозиция против теории Канта. И господин Дюринг тоже, при возведении своей теории мира, не может обойтись без подобной стадии туманностей, но в отместку за это он требует, чтобы ему показали данную в этом состоянии некоторую механическую систему; а так как это невозможно, то он "обкладывает" это состояние туманности всякого рода оскорбительными эпитетами. К сожалению, современная наука не может охарактеризовать эту систему так, чтобы удовлетворить господина Дюринга. Но точно так же есть не мало других вопросов, на которые она не в состоянии ответить. На вопрос, почему у жаб нет хвостов, она и до сих пор может лишь ответить: потому что они их утеряли. Но если бы на это рассердились и сказали, что этот ответ оставляет нас в неопределенном, бесформенном состоянии не определяемой более точным образом идеи потери и что нам предлагается крайне воздушная концепция, то с подобным морализированием в области естествознания мы бы далеко не ушли. Такие нелюбезности и изъявления неудовольствия можно выражать всегда и везде, но именно поэтому их и не выражают никогда и нигде. Кто же, в самом деле, мешает господину Дюрингу найти самому механическую систему первоначальной туманности?
К счастью, мы узнаем теперь, что кантовская туманная масса "далеко не совпадает с вполне тожественным состоянием мировой среды, или, выражаясь иначе, с самому себе равным состоянием материи". Истинное счастье для Канта, с которого было достаточно того, что он мог от существующих мировых тел итти вспять до туманного шара, и который не позволял себе еще мечтать о самому себе равном состоянии материи! Заметим мимоходом, что если теперешнее естествознание называет кантовский туманный шар первоначальной туманностью, то, само собою разумеется, лишь в относительном смысле. Он-первоначальная туманность в том смысле, что, с одной стороны, от него ведут свое начало существующие мировые тела, а с другой стороны, в том смысле, что он - наиболее первичная, известная нам до сих пор, форма материи. "Это нисколько не исключает,-а даже предполагает,-то, что материя прошла, до состояния первоначальной туманности, через бесконечный ряд других форм.
Господин Дюринг усматривает здесь преимущество своего уче-
НАТУРФИЛОСОФИЯ. КОСМОГОНИЯ. ФИЗИКА. ХИМИЯ 59
ния. Там, где наука останавливается пока на состоянии первоначальной туманности, он, со своей наукой наук, может итти назад гораздо дальше, "до того состояния мировой среды, которого нельзя познать ни чисто статически, в современном смысле слова, ни чисто динамически", которого, следовательно, вообще нельзя понять. "Единство материи и механической силы, обозначаемое нами понятием мировой среды, это, так сказать, логически-реальная формула для указания самому себе равного состояния материи как предпосылки для всех доступных счету стадий развития".
Очевидно, мы еще не скоро отделаемся от этого самому себе равного первобытного состояния материи. Здесь оно обозначается как единство материи и механической силы, которое есть логически-реальная формула и т.д. Следовательно, лишь только прекращается единство материи и механической силы, как начинается движение.
Логически-реальная формула представляет не что иное, как жалкую попытку использовать для философии действительности гегелевские категории "в себе" и "для себя". По Гегелю, "в себе" содержит первоначальное тожество скрытых в какой-нибудь вещи, каком-нибудь процессе, каком-нибудь понятии и не развернутых противоположностей; в "для себя" наступает различение и отделение друг от друга этих скрытых элементов, и начинается их борьба. Мы, следовательно, должны представить себе лишенное движения первоначальное состояние как единство материи и механической силы, а переход к движению - как разделение и противопоставление друг другу обеих. Этим мы выиграли не доказательство реальности этого фантастического первоначального состояния, но лишь то, что его можно подвести под гегелевскую категорию "в себе", а столь же фантастическое прекращение этого состояния-под категорию "для себя". Гегель, выручай!
Материя, - говорит господин Дюринг, - носительница всего действительного; значит, не может быть механической силы без материи. Далее, механическая сила есть состояние материи. В первоначальном состоянии, когда ничего не происходило, материя и ее состояние, механическая сила, составляли одно. Следовательно, впоследствии, когда нечто начало происходить, состояние должно было стать отличным от материи. Значит, мы должны довольствоваться подобными мистическими фразами и уверениями, что самому себе равное состояние не было ни статическим, ни динамическим, не было ни в равновесии, ни в движении. Мы все еще не знаем, где была в том состоянии механическая сила и как мы без толчка извне, т. е. без бога, должны перейти от абсолютной неподвижности к движению.
60 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
До господина Дюринга материалисты говорили о материи и движении. Господин Дюринг сводит движение к механической силе, как якобы ее основной форме, и лишает себя таким образом возможности понять действительную связь между материей и движением, бывшую, впрочем, неясной всем прежним материалистам. Между тем дело довольно просто. Движение есть форма существования материи. Никогда и нигде не было и не может быть материи без движения. Движение в мировом пространстве, механическое движение небольших масс на отдельных мировых телах, молекулярные колебания в виде теплоты или в виде электрического или магнитного тока, химическое разложение и соединение, органическая жизнь,-вот те формы движения, в одной из которых или в нескольких зараз находится каждый отдельный атом вещества в мире в любой данный момент. Всякий покой, всякое равновесие имеет только относительное значение, имеет смысл только по отношению к той или иной форме движения. Какое-нибудь тело, например, может находиться на земле в механическом равновесии, механически-в состоянии покоя; это нисколько не меняет того факта, что оно участвует в движении земли и в движении всей солнечной системы; и точно так же это не меняет того факта, что мельчайшие физические частицы его находятся в обусловленных его температурой колебаниях, а атомы совершают химический процесс. Материя без движения так же немыслима, как движение без материи. Поэтому движение так же несотворимо и неразрушимо, как сама материя; этот факт прежняя философия (Декарт) выражала словами, что количество имеющегося в мире движения остается всегда одним и тем же. Следовательно, движение не может быть создано, а только передано. Если движение переходит с одного тела на другое, то в нем - поскольку оно передается и активно - можно видеть причину движения, поскольку последнее передано и пассивно. Это активное движение мы называем силой, а пассивное - проявлением силы. Ясно, что сила так же велика, как и ее проявление, так как ведь в них обоих проявляется одно и то же движение.
Таким образом, лишенное движения состояние материи оказывается одним из самых пустых и вздорных представлений, простым "горячечным бредом". Чтобы прийти к нему, нужно представить себе то относительное механическое равновесие, в котором может находиться тело на нашей земле, абсолютным покоем, а затем перенести его на совокупность всей вселенной. Эта операция облегчается, если свести все виды движения к голой механической силе. Ограничение движения голой механической силой имеет еще то преимущество, что можно себе представить силу покоящейся, связанной, т. е. временно не дей-
НАТУРФИЛОСОФИЯ. КОСМОГОНИЯ. ФИЗИКА. ХИМИЯ 61
ствующей. Именно, если передача какого-нибудь движения пред-ставляет, как это часто бывает, мало-мальски сложный процесс, в который входят различные промежуточные звенья, то можно задержать действительную передачу до любого момента, опуская последнее звено цепи. Так, например, это бывает, когда мы заряжаем ружье и удерживаемся на момент от того, чтобы спуском курка вызвать разряд, передачу освобожденного сжиганием пороха движения. Следовательно, можно себе представить, что во время неподвижного, себе самому равного, состояния материя была заряжена силой, и, повидимому, это-то и разумеет господин Дюринг (если вообще что-нибудь разумеет) под своим единством материи и механической силы. Пред-ставление это бессмысленно, ибо оно переносит на мироздание, как абсолютное, такое состояние, которое по сущности своей относительно и в котором в известный момент может находиться всегда лишь часть материи. Но если мы и отвлечемся от этого, то остаются еще другого рода трудности: во-первых, как объяснить, что мир оказался заряженным, - ведь в наше время ружья не заряжаются сами собой - а во-вторых, чей палец затем спустил курок? Как бы мы здесь ни вертелись и ни изворачивались, но под руководством господина Дюринга мы всегда приходим к персту божию.
От астрономии наш философ действительности переходит к механике и физике и начинает жаловаться, что механическая теория теплоты за тридцать лет со времени открытия ее не очень далеко ушла от того состояния, до которого ее довел сам Роберт Майер. Кроме того, вся проблема еще очень темна; мы всегда "должны помнить, что вместе с состоянием движения материи даны и статические отношения, а для этих последних не существует никакой меры в механической работе... если прежде мы назвали природу великой работницей и если мы будем строго придерживаться этого выражения, то мы должны еще прибавить, что самим себе равные состояния и покоящиеся отношения не представляют вовсе механической работы. У нас опять-таки нет моста от статического к динамическому, и если так называемая теплота оставалась доселе для теории камнем преткновения, то мы должны и здесь признать пробел, который менее всего следовало бы отрицать в применениях к космическим явлениям".
Ведь этот оракульский разговор опять-таки попросту проявле-ние нечистой совести, которая отлично сознает, что в своем порождении движения из абсолютной неподвижности она безнадежно зарвалась, но стыдится апеллировать к единственному спасителю - именно к творцу неба и земли. Если даже в механике - включая в нее и механику теплоты - нельзя найти моста от статического
62 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
к динамическому, от равновесия к движению, то почему господин Дюринг обязан найти мост от своего неподвижного состояния к движению? Таким образом он как будто выпутывается из беды.
В обыкновенной механике мостом от статического к динамическому является толчок извне. Если взять камень весом в центнер, поднять его на десять метров высоты и оставить там свободно висеть, так чтобы он оставался в самому себе равном состоянии и в покоящемся отношении, то нужно апеллировать к публике из младенцев, чтобы утверждать, будто новое состояние этого тела не представляет вовсе механической работы или будто нет никакой меры механической работы для выражения его теперешнего удаления от его прежнего положения. Каждый встречный без труда объяснит господину Дюрингу, что камень не сам по себе очутился на веревке, а из любого учебника механики он может узнать, что если он даст камню упасть, то он при падении разовьет столько же механической работы, сколько ее нужно было, чтобы поднять его на десять метров высоты. Даже тот весьма простой факт, что камень висит наверху, представляет механическую работу, ибо если он будет висеть достаточно долго, то он разорвет веревку, как только она, вследствие химического разложения, не окажется более в состоянии поддерживать камень. Но все механические процессы можно свести к подобным простым основным формам, выражаясь языком господина Дюринга, и еще не родился тот инженер, который не нашел бы моста от статического к динамическому, располагая достаточным толчком.
Разумеется, для нашего метафизика является твердым орешком и горькой пилюлей тот факт, что движение должно находить свою меру в своей противоположности, покое. Ведь это - зияющее противоречие, а каждое противоречие представляет, по господину Дюрингу, бессмыслицу. Тем не менее - факт, что висящий камень представляет собой определенную, измеряемую точно своим весом и своим расстоянием от поверхности земли массу механического движения, которую можно использовать многообразными способами (например, прямо падением или скольжением по наклонной плоскости, или же с помощью ворота); то же самое можно сказать о заряженном ружье. Для диалектической точки зрения эта возможность выразить движение в его противоположности, в покое, не представляет вовсе никаких трудностей. Для нее вся эта противоположность носит, как мы видели, относительный характер; не существует абсолютного покоя, безусловного равновесия. Отдельное движение стремится к равновесию, но движение в целом снова уничтожает это равновесие. Таким образом, покой и равновесие представляют там, где они имеют
НАТУРФИЛОСОФИЯ. КОСМОГОНИЯ. ФИЗИКА. ХИМИЯ 63
место, результат ограниченного движения; само собою разумеется, что это движение может быть измерено по его результату, выражено через его посредство и снова получено из него в той или иной форме. Но такое простое изложение дела не может удовлетворить господина Дюринга. Как истинный метафизик, он сначала вырывает между движением и равновесием зияющую пропасть, не существующую в действительности, а затем он удивляется тому, что не может найти моста через эту, сфабрикованную им же самим, пропасть. С таким же успехом он мог бы сесть на своего метафизического Россинанта и гнаться за кантовской "вещью в себе", ибо в конце концов именно она, а не что другое, скрывается за этим неуловимым мостом.
Но в каком положении находится вопрос о механической теории теплоты и о связанной или скрытой теплоте, которая оставалась для этой теории "камнем преткновения"?
Если взять фунт льда при температуре точки замерзания и при нормальном давлении и, путем нагревания, превратить его в фунт воды той же температуры, то при этом исчезает количество тепла, с помощью которого можно было бы нагреть этот самый фунт воды от 0° до 79,4° (по стоградусному термометру) или же нагреть 79,4 фунта воды на один градус. Если нагреть этот фунт воды до точки кипения, т. е. до 100°, и превратить его в пар при 100°, то при превращении всей воды в пар исчезает масса тепла, почти в семь раз большая предыдущей, именно такое количество его, что с его помощью можно нагреть 537,2 фунта воды на один градус. Эту исчезнувшую теплоту называют связанной. Если путем охлаждения пар превращается обратно в воду, а вода в лед, то высвобождается то самое количество тепла, которое было прежде связанным, и оно становится доступным ощущению и измерению в качестве тепла. Это высвобождение тепла при сгущении пара и при замерзании воды оказывается причиной того, что пар, если он охлажден до 100°, лишь постепенно превращается в воду и что масса воды при температуре замерзания лишь очень медленно превращается в лед. Таковы факты. И вот спрашивается: что происходит с теплотой в то время, когда она находится в связанном состоянии?
Механическая теория теплоты, согласно которой теплота состоит в большем или меньшем (в зависимости от температуры и аггре-атного состояния) колебании мельчайших физических деятельных частиц (молекул) тел, которое, при известных обстоятельствах, может перейти в любую другую форму движения, объясняет это тем, что исчезнувшая теплота произвела работу, превратилась в работу. При таянии льда уничтожается тесная прочная связь
64 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
отдельных молекул между собою, превращаясь в свободное расположение их друг относительно друга; при испарении воды, на точке кипения, наступает состояние, когда отдельные молекулы перестают вообще оказывать заметное влияние друг на друга, разлетаясь даже под действием теплоты по разным направлениям. Ясно, что отдельные молекулы тела обладают в газообразном состоянии гораздо большей энергией, чем в жидком, а в жидком опять-таки большей, чем в твердом. Следовательно, связанная теплота не исчезла, она просто преобразовалась, приняв форму молекулярной упругости. Лишь только прекращается условие, при котором отдельные молекулы могут сохранить друг относительно друга эту абсолютную или относительную свободу, т. е. лишь только температура опустится до минимума в 100° (или соответственно 0°), как эта упругость исчезает, молекулы снова устремляются друг к другу с той самой силой, с какой прежде они отрывались друг от друга; сила эта исчезает, но только для того, чтобы появиться снова в качестве теплоты, и как раз того же количества теплоты, которое было прежде связано. Конечно, это объяснение - такая же гипотеза, как и вся механическая теория теплоты, ибо никто до сцх пор не видел молекулы, а тем более колеблющейся молекулы. Поэтому она, наверное, имеет массу слабых пунктов, как и вся еще очень молодая теория, но она в состоянии, по крайней мере, объяснить процесс, не вступая нигде в противоречие с учением о неразрушимости и несотворимости энергии, и она умеет даже объяснить местопребывание теплоты во время ее превращения. Следовательно, скрытая или связанная теплота не является вовсе камнем преткновения для механической теории теплоты. Наоборот, эта теория впервые дает рациональное объяснение рассматриваемого явления, и "камень преткновения" может получиться разве только оттого, что физики продолжают называть теплоту, превратившуюся в другую форму молекулярной энергии, устарелым и неподходящим названием "связанной".
Таким образом, "самим себе равные состояния" и "покоящиеся отношения" твердого, капелъно-жидкого и газообразного аггрегатного состояния представляют механическую работу, поскольку механическая работа является мерой теплоты. Твердая земная кора, как и вода океанов, представляет в своем теперешнем аггрегатном состоянии совершенно определенное количество освободившейся теплоты, которой, разумеется, соответствует определенное количество механической силы. При переходе газового шара, из которого возникла земля, в капельно-жидкое, а затем, большей частью, в твердое аггрегатное состояние, было излучено в мировое простран-
НАТУРФИЛОСОФИЯ. КОСМОГОНИЯ. ФИЗИКА. ХИМИЯ 65
ство, в виде теплоты, определенное количество молекулярной энергии. Следовательно, те трудности, о которых таинственно шепчет господин Дюринг, вовсе не существуют, и даже, имея дело с явлениями космического порядка, мы, если и можем натолкнуться на пробелы теории, вытекающие из несовершенства наших познавательных средств, нигде не встречаемся с теоретически неодолимыми препятствиями. Мостом от статического к динамическому и здесь служит толчок извне-охлаждение или нагревание, вызываемое другими телами, действующими на находящийся в равновесии предмет. Чем дальше мы углубляемся в дюрингову натурфилософию, тем безнадежнее кажутся все попытки вывести движение из неподвижности или найти мост, по которому чисто статическое, покоящееся, может само из себя перейти к динамическому, к движению.
А теперь мы можем, к счастью расстаться, на некоторое время с самому себе равным первоначальным состоянием. Господин Дюринг переходит к химии и по этому случаю открывает нам три найденных пока философией действительности закона постоянства природы, а именно: 1) количество всей материи, 2) количество простых (химических) элементов и 3) количество механической силы представляют собою неизменные величины.
Итак, несотворимость и неразрушимость материи и ее простых
составных частей (поскольку она их имеет), а также движения,- эти старые архиизвестные факты, выраженные к тому же крайне
неудачно,- вот тот единственный, действительный, положительный результат, который господин Дюринг в состоянии дать нам в итоге своей натурфилософии неорганического мира. Все это - давно знакомые вещи. Но что нам не было известно, так это то, что они- "законы постоянства" и, как таковые, представляют "схематические
свойства системы вещей". Получается та же история, что и раньше с Кантом: господин Дюринг берет какую-нибудь известную всем ерундовую вещь, наклеивает на нее дюрингову этикетку и называет: "совершенно своеобразные выводы и взгляды... системосозидающие идеи… основательная наука".
Однако это не должно нас приводить в отчаяние. Какие бы недостатки ни представляли "основательнейшая" наука и наилучше устроенное общество, одно господин Дюринг твердо знает: "Имеющееся во вселенной золото должно представлять в любой момент одну и ту же массу; как и материя вообще, оно не может стать ни больше, ни меньше". К сожалению только господин Дюринг не сообщает, чего мы можем накупить на это "имеющееся золото".
VII. НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР.
"От механики с ее давлением и толчком до связи ощущений и мыслей простирается одна единая и единственная скала промежуточных состояний". Это утверждение освобождает г. Дюринга от необходимости сказать что-нибудь более подробное о возникновении жизни; между тем от мыслителя, который проследил развитие мира вплоть до равного самому себе состояния и который чувствует себя как дома на других мировых телах, мы в праве были бы ожидать, что он и здесь знает настоящее слово. Впрочем, само это утверждение, если не дополнить его упомянутой уже гегелевской узловой линией отношений меры, верно лишь наполовину. При всей постепенности переход от одной формы движения к другой является всегда скачком, решающим поворотом. Таков переход от механики небесных тел к механике небольших масс на них; таков переход от механики масс к механике молекул, обнимающей движения, которые мы изучаем в том, что называют физикой в собственном смысле слова: теплота, свет, электричество, магнетизм, точно так же переход от физики молекул к физике атомов - химии - совершается посредством решительного скачка; еще более относится это к переходу от обыкновенного химического действия к химизму белков, называемому нами жизнью. Внутри сферы жизни скачки делаются все более редкими и незаметными. Таким образом опять-таки Гегель должен поправлять господина Дюринга.
Для логического перехода к органическому миру господин Дюринг пользуется понятием цели. Это опять-таки заимствовано у Гегеля, который в логике - в учении о понятии - переходит, при
посредстве телеологии, или учения о цели, от химизма к жизни. Куда мы ни взглянем, мы наталкиваемся у господина Дюринга на какую-нибудь гегелевскую "неудобоваримую мысль", которую он выдает без всякого стеснения за свою собственную "основательную"-науку. Анализ того, насколько правомерно и уместно применение понятий цели и средств к органическому миру, завел бы нас слишком далеко. Во всяком случае даже применение гегелевской "внутренней
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 67
цели", т. е. цели, которая не внесена в природу каким-нибудь сознательно действующим сторонним агентом, например мудростью провидения, а которая заключается в самом необходимом существе дела, постоянно приводит у людей, не прошедших хорошей философской школы, к бессмысленному навязыванию природе сознательной, намеренной деятельности. Тот самый господин Дюринг, который при малейшем намеке на "спиритические идеи" других людей приходит в величайшее нравственное негодование, утверждает "определенно, что инстинкты по существу были созданы для того удовлетворения, которое связано с их функционированием". Он рассказывает нам, что бедная природа "должна каждый раз сызнова приводить в порядок вещественный мир" и что, кроме того, ей не раз приходится решать задачи, "которые требуют от природы гораздо больше тонкости, чем обыкновенно предполагают". Но природа не только знает, почему она творит те или иные вещи, ей приходится не только исполнять работу служанки, она не только обладает тонкостью, что представляет уже довольно недурное усовершенствование в субъективном, сознательном мышлении, - она имеет также волю; ибо то приложение к инстинктам, что они выполняют реальные естественные требования: питание, размножение и т. д.,-эту дополнительную задачу "мы в праве представлять как желаемую не прямо, но лишь косвенно". Таким образом, мы добрались до сознательно мыслящей и поступающей природы и стоим, следовательно, уже на "мосту", ведущем, правда, не от статического к динамическому, а от пантеизма к деизму. Или не захотелось ли вдруг господину Дюрингу заняться немножко "натурфилософской полупоэзией"?
Нет, это невозможно. Ведь все, что может нам сказать об органической природе наш философ действительности, ограничивается борьбой с этой натурфилософской полупоэзией, борьбой с "шарлатанством с его легкомысленной поверхностностью и, так сказать, научными мистификациями", борьбой с "поэтизирующими чертами" дарвинизма.
Прежде всего Дарвину вменяется в упрек, что он перенес маль-тусову теорию народонаселения из политической экономии в область естествознания, что он коснеет в представлениях животноводов, что своим учением о борьбе за существование он предается научной полупоэзии и что весь дарвинизм, за вычетом сделанных им у ламаркизма заимствований, есть изрядная доза направленного против человечности зверства.
Дарвин вернулся из своих научных путешествий с убеждением, что виды животных и растений не постоянны, а изменчивы. Для
68 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
разработки этих идей на родине у него не было лучшего материала для исследования, чем факты, связанные с разведением животных и растений. В этом отношении Англия является как раз классической страной; то, что сделано другими странами, например Германией, и в "отдаленной степени не может сравниться с результатами работ англичан. К тому же наибольших успехов удалось добиться за последние сто лет, так что констатирование фактов не представляло никаких затруднений. Дарвин нашел, что при разведении животных и растений одного и того же вида удалось искусственно вызвать среди экземпляров различия большие, чем те, которые наблюдаются у видов, признаваемых вообще разными. Таким образом, с одной стороны, была доказана изменчивость до известной степени видов, а с другой, возможность общих предков для организмов, представляющих признаки, свойственные разным видам. И вот Дарвин стал исследовать, не имеется ли в природе факторов, которые, - без сознательного умысла, как в случае с разведением животных и растений,-должны все-таки со временем вызвать в живых организмах изменения, подобные тем, что вызывает искусственный отбор. Факторы эти он усмотрел в несоответствии между колоссальным числом создаваемых природой зародышей и ничтожным числом действительно достигающих зрелости организмов. Но так как каждый зародыш стремится к развитию, то неизбежно возникает борьба за существование, проявляющаяся не просто в виде прямой физической борьбы или пожирания друг друга, но и в виде борьбы за пространство и свет, что наблюдается даже у растений. И ясно, что наибольшие шансы достигнуть зрелости и размножаться имеют в этой борьбе лишь те индивиды, которые обладают какой-нибудь, хотя бы и ничтожной, но выгодной в борьбе за существование индивидуальной особенностью. Эти индивидуальные особенности имеют поэтому тенденцию передаваться по наследству и, - если они встречаются у многих особей одного и того же вида, - усиливаться благодаря суммированному наследованию в одном определенном направлении; особи же, не обладающие этими особенностями, бывают легче побеждаемы в борьбе за существование и постепенно исчезают. Таким образом, путем естественного отбора, путем переживания приспособленнейших, изменяются виды.
Против этой дарвиновской теории господин Дюринг возражает указанием на то, что происхождение идеи о борьбе за существование, как признавал и сам Дарвин, следует искать в обобщении взглядов политико-эконома и теоретика народонаселения.Мальтуса и что она поэтому полна всех тех недостатков, которые свойственны поповско-мальтузианской теории о чрезмерном размножении народонаселения.
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 69
Но Дарвину вовсе не приходило в голову сказать, что происхождение идеи о борьбе за существование следует искать у Мальтуса. Он говорит только, что его теория борьбы за существование есть теория Мальтуса, примененная ко всему животному и растительному миру. Как бы ни был велик промах Дарвина, принявшего в своей наивности без оговорок учение Мальтуса, однако всякий сразу видит, что можно и без мальтусовых очков заметить в природе борьбу за существование, заметить противоречие между бесчисленным множеством зародышей, которых порождает в своей расточительности природа, и незначительным количеством тех из них, которые достигают зрелости; и противоречие это в действительности разрешается по большей части борьбой за существование, принимающей иногда крайне жестокий характер. И подобно тому, как сохранил свое значение закон заработной платы даже после того, как давно заглохли мальтусовские аргументы, которыми обосновал его Рикардо, так и в природе может иметь место борьба за существование помимо всякого мальтузианского ее истол-кования. Впрочем, и организмы в природе имеют свои законы народонаселения, которые почти совершенно не исследованы и установление которых должно иметь решающее значение для теории развития видов. Но кто дал решительный толчок и в этом направлении? Опять-таки не кто иной, как Дарвин.
Господин Дюринг остерегается касаться этой положительной стороны проблемы. Вместо этого должна быть все время в ответе теория борьбы за существование. Вообще не может быть речи о борьбе за существование между лишенными сознания растениями и добродушными травоядными: "борьба за существование в точном смысле слова имеется в мире зверства лишь постольку, поскольку питание совершается здесь путем хищничества и пожирания". Введя в такие узкие границы понятие борьбы за существование, господин Дюринг может без всяких помех предаваться негодованию по поводу этого, им самим ограниченного царством скотов, понятия. Но стрелы этого явственного негодования попадают только в самого господина Дюринга, который является единственным автором понимаемой так ограниченно идеи о борьбе за существование, а потому один и ответственен за нее. Следовательно, не Дарвин "ищет в мире животных законы и понимание всякого природного действия", - Дарвин применял свое понятие борьбы ко всему органическому миру, - а сочиненное самим господином Дюрингом фантастическое пугало. Впрочем, название "борьба за существование" можно охотно отдать в жертву высоконравственному негодованию господина Дюринга. А что самый факт такой борьбы существует даже среди растений, это может ему
70 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
доказать любой луг, любая нива, любой лес; дело идет не о названии, не о том, говорить ли: "борьба за существование" или "недостаток условий существования и механические воздействия", а о том, как влияет этот факт на сохранение или изменение видов. По этому вопросу господин Дюринг пребывает в упорном, равном самому себе молчании. Следовательно, с естественным отбором все остается по-старому.
Но дарвинизм "свои превращения и различия выводит из ничего". Действительно, говоря об естественном отборе, Дарвин отвлекается от причин, вызвавших изменения в отдельных особях; он в первую голову исследует, как подобные индивидуальные отклонения становятся мало-по-малу признаками расы, разновидности или вида. Дарвин прежде всего интересуется не столько этими причинами, - которые до сих пор отчасти совсем неизвестны, отчасти указываются лишь в самых общих чертах, - сколько рациональной формой, в которой закрепляются действия, приобретая длительное значение. Что Дарвин приписал при этом своему открытию излишне широкий круг действия, что он сделал из него единственный фактор изменчивости видов и пренебрег вопросом о причинах повторных индивидуальных изменений ради вопроса о форме их распространения - это недостаток, свойственный ему, как и большинству людей, действительно двигающих науку вперед. Кроме того, если Дарвин выводит свои индивидуальные превращения из ничего, применяя при этом исключительно "мудрость скотовода", то, значит, скотовод выводит свои уж не воображаемые, а реальные превращения животных и растительных форм точно так же из ничего. Но опять-таки не кто иной, как Дарвин, дал толчок исследованию вопроса, откуда собственно берутся эти превращения и различия.
В последнее время, особенно благодаря Геккелю, представление об естественном отборе было расширено, и изменчивость видов стала рассматриваться как результат взаимодействия приспособления и наследственности, причем приспособление является фактором, производящим изменения, а наследственность - сохраняющим их. Но и это не нравится господину Дюрингу. "Собственно приспособление к жизненным условиям, как они то даются, то отнимаются природой предполагает инстинкты и активность, которые определяются сог- ласно представлениям. В противном случае приспособление оказывается только видимостью, и действующая в этом случае причинность не поднимается над низшими ступенями физического, химического и растительно-физиологического". Опять-таки только название вызывает раздражение господина Дюринга. Но он может назы-
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 71
вать этот процесс как ему угодно; вопрос ведь в том, вызываются ли подобными процессами изменения в видах организмов или нет. А господин Дюринг опять не дает никакого ответа.
"Если растение во время своего роста выбирает путь, который дает ему максимум света, то это действие раздражительности есть не что иное, как комбинация физических сил и химических агентов, и если в этом случае хотят говорить не аллегорически, а буквально, о приспособлении, то это должно внести в понятия спиритическую путаницу". Так строг по отношению к другим тот самый человек, который в точности знает, по чьей воле природа делает то-то или то-то, который говорит о тонкости природы, даже о ее воле! Действительно спиритическая путаница, но у кого: у Геккеля или у господина Дюринга?
И не только спиритическая путаница, но и логическая. Мы видели, что господин Дюринг изо всех сил старается внести в природу понятие цели: "Отношение между средством и целью отнюдь не предполагает сознательного намерения". Но что же такое приспособление без сознательного намерения, без посредства представлений, против которых он так воюет, как не подобная бессознательная целесообразная деятельность?
Следовательно, если древесные лягушки и питающиеся листьями насекомые имеют зеленую окраску, животные, обитающие в пустынях, - песочно-желтую, а полярные животные - преимущественно белоснежную, то, конечно, они приобрели ее не намеренно и не руководствуясь какими-нибудь представлениями; напротив, их окраску можно объяснить только действием физических сил и химических агентов. И все же бесспорно, что эти животные, благодаря своей окраске, целесообразно приспособлены к среде, в которой они живут, именно благодаря этому они гораздо менее видны своим врагам. Точно так же органы, с помощью которых известные растения хватают и пожирают садящихся на них насекомых, приспособлены, и даже целесообразно приспособлены, к этой деятельности. Если же господин Дюринг настаивает на том, что приспособление должно вызываться представлением, то он говорит лишь другими словами то, что целесообразная деятельность точно так же должна вызываться представлениями, быть сознательной, намеренной. А тем самым мы снова, как водится в философии действительности, добрались до действующего целесообразно творца, до бога. "Прежде подобное решение называли деизмом и не особенно высоко ставили его (говорит господин Дюринг); теперь же, кажется, и в этом отно-янении замечается регресс".
72 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
От приспособления мы переходим к наследственности. И здесь, по мнению господина Дюринга, дарвинизм находится на совершенно ложном пути. Весь органический мир, уверяет будто бы Дарвин, произошел от одного прасущества, является, так сказать, потомством одного единственного существа. Для Дарвина, мол, не существует параллельных самостоятельных рядов однородных созданий природы, не связанных между собою цепью происхождения от общего предка; поэтому он со своими обращенными назад воззрениями, должен упираться в тупик там, где у него обрывается нить рождения или иного способа размножения.
Утверждение, будто Дарвин выводит все теперешние организмы от одного прасущества, представляет, вежливо выражаясь, "собственное свободное творение и фантазию" господина Дюринга. Дарвин определенно заявляет на предпоследней странице "Origin of Species" (6-е изд.), что он смотрит на "все существа не как на особые творения, но как на потомков по прямой линии лишь немногих существ". А Геккель идет еще значительно дальше и принимает "совершенно самостоятельное генеалогическое дерево для растительного царства, другое для животного царства", а между обоими "известное количество самостоятельных протистовых стволов, из которых каждый развился совершенно независимо от первых из собственной первичной формы монеры" ("Schopfungsgeschichte", p. 397). Это прасущество было сочинено господином Дюрингом только для того, чтобы, по возможности, скомпрометировать его параллелью с праиудеем Адамом; причем, к несчастью для господина Дюринга, ему осталось неизвестным, что этот праиудей, благодаря ассирийским находкам Смита, оказался прасемитом и что вся библейская история о сотворении мира и о потопе оказалась осколком из древне-языческого, общего иудеям, вавилонянам и ассирийцам, религиозного цикла легенд.
Упрек по адресу Дарвина, что он тотчас же попадает в тупик там, где у него обрывается нить происхождения, суров и, конечно, неопровержим. Но, к несчастью, его заслуживает все наше естествознание. Там, где у него обрывается нить происхождения, там оно попадает в "тупик". Оно до сих пор еще не научилось создавать органические существа иначе как путем происхождения их от других существ; оно не умеет даже произвести из химических элементов простой протоплазмы или другого белкового вещества. Следовательно, по вопросу о происхождении жизни оно и до сих пор может сказать с определенностью лишь то, что жизнь должна была возникнуть химическим образом. Но, может быть, в этом пункте может-
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 73
прийти на помощь философия действительности? Ведь она имеет в своем распоряжении самостоятельные параллельные ряды созданий природы, не связанных друг с другом цепью общего происхождения от одного предка. Как возникли они? Путем самозарождения? Но до сих пор даже самые отчаянные защитники учения о самозарождении не шли дальше того, чтоб породить таким образом бактерии, грибки и другие весьма элементарные организмы, но отнюдь не насекомых, рыб, птиц или млекопитающих. И если эти однородные создания природы,-разумеется, органические, ибо о них одних идет здесь речь,-не связаны между собою цепью общего происхождения, то они, или каждый из их предков, должны были там, "где обрывается нить происхождения", появиться на свет божий отдельным актом творения. Следовательно, мы снова очутились перед творцом и тем, что называют деизмом.
Далее, господин Дюринг считает признаком большой поверхностности Дарвина то, что он "возводит простой акт родового накопления свойств в фундаментальный принцип возникновения этих свойств". Это опять-таки продукт свободного творчества и фантазии нашего "основательного" философа. Дарвин, наоборот, определенно заявляет, что выражение "естественный отбор" содержит в себе мысль только о сохранении, а не о возникновении свойств (стр. 63).. Но эта новая подтасовка вещей, которых Дарвин никогда не говорил, служит для того, чтобы облегчить нам путь к следующему дюрингову глубокомысленному замечанию: "Если бы во внутреннем схематизме рождения был найден какой-нибудь принцип самостоятельного изменения, то мысль эта была бы совершенно рациональна, ибо весьма естественна мысль связать воедино принцип всеобщего генезиса с половым размножением и, с высшей точки зрения, рассматривать так называемое самозарождение не как абсолютную противоположность воспроизведению, но именно как производство". И человек, способный сочинить подобную галиматью, имеет еще смелость упрекать Гегеля за его "жаргон"!
Однако довольно возиться с жалким, противоречивым брюзжаньем, в котором господин Дюринг дает выход своему раздражению по поводу колоссального прогресса естествознания, вызванного теорией Дарвина. Hи Дарвин, ни его сторонники нисколько не думают о том, чтобы как-нибудь умалить заслуги Ламарка; ведь они-то первые извлекли его учение из пыли забвения. Но не следует забывать того, что во времена Ламарка науке далеко еще нехватало материала, чтобы высказаться по вопросу о происхождении видов иначе, чем в виде пророческих, так сказать, предвосхищений.
74 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
Но, не говоря о накопленном со времени Ламарка чудовищном материале из области описательной и анатомической ботаники и зоологии, с той поры возникли целых две новых науки, имеющих в данном случае решающее значение: изучение развития растительных и животных зародышей (эмбриология) и изучение органических остатков, сохранившихся в различных слоях земной поверхности (палеонтология). Оказывается, что между последовательным развитием органических зародышей до стадии зрелых организмов и иерархией следующих друг за другом в истории земли растений и животных обнаруживается своеобразное совпадение. И именно это совпадение является надежнейшей основой теории развития. Но сама теория развития еще очень молода, и поэтому нет сомнения, что дальнейшие исследования приведут к очень значительному видоизменению теперешних, в том числе и строго дарвинистских, представлений о ходе развития видов.
Но что же положительного о развитии органической жизни может сказать нам философия действительности?
"...Изменчивость видов-правдоподобное допущение. Но наряду с ней сохраняет свое значение и самостоятельный параллельный ряд однородных созданий природы, не связанных цепью общего происхождения". На основании этого можно было бы думать, что неоднородные создания природы, т. е. изменяющиеся виды, происходят друг от друга, однородные же - нет. Но это не совсем так, ибо и у изменяющихся видов "связь посредством общего происхождения является, наоборот, лишь второстепенным актом природы". Следовательно, все-таки происхождение, хотя и "второго класса". Будем довольны и тем, что, после того как господин Дюринг наговорил столько худого и темного о происхождении, он его под конец все же впускает с заднего крыльца. То же самое оказывается и с естественным отбором, ибо, после потока морального негодования на борьбу за существование, путем которой совершается естественный отбор, мы вдруг читаем: "Более глубокое основание свойств органических форм следует искать в условиях жизни и в космических отношениях, между тем как выдвигаемый Дарвином естественный отбор может иметь значение лишь на втором месте". Следовательно, все-таки естественный отбор, хотя тоже второго класса; следовательно, вместе с естественным отбором и борьба за существование, а с ней и поповско-мальтузианская чрезмерная избыточность населения! Это все, - в остальном господин Дюринг отсылает нас к Ламарку.
В заключение, он предупреждает нас от злоупотребления сло-
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 75
вами "метаморфоза" и "развитие". Метаморфоза представляет неясное понятие, а понятие развития допустимо лишь постольку, поскольку можно фактически указать на законы развития. Вместо них обоих следует говорить "композиция", и тогда все будет ладно. Здесь опять-таки повторяется старая история: вещи остаются на своем старом месте, а господин Дюринг страшно доволен, лишь только мы переменим название. Если мы говорим о развитии цыпленка в яйце, то мы запутываем дело, ибо у нас лишь недостаточные знания о законах развития. Но если мы станем говорить о его композиции, то все будет ясно. Следовательно, впредь мы не будем говорить: "этот ребенок великолепно развивается", а - "он отлично компонируется", и мы можем поздравить господина Дюринга с тем, что он достойно стоит рядом с творцом "Кольца Нибелунгов" не только в смысле благородной самооценки, но также и как композитор будущего.
VII. НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР.
(ОКОНЧАНИЕ.)
"Пусть примут в соображение... какое положительное знание необходимо для нашего натурфилософского отдела, чтобы снабдить его всеми научными предпосылками. В основе его лежат все существенные завоевания математики, а также главные факты точного знания в механике, физике, химии, как и вообще итоги естествознания в физиологии, зоологии и аналогичных областях исследования".
Так самоуверенно и решительно высказывается господин Дюринг о математической и естественно-научной учености господина Дюринга. Но из самого этого тощего отдела, и тем более из его скудных результатов, нельзя совершенно усмотреть, какая таится за этим "основательность" положительного знания. Во всяком случае, чтобы высказать дюринговы прорицания о физике и химии, достаточно из физики знать только уравнение, выражающее механический эквивалент теплоты, а из химии лишь то, что все тела делятся на элементы и соединения элементов. А если к тому же господин Дюринг начинает говорить (на стр. 131) о "тяготеющих атомах", то он этим доказывает лишь, что для него еще совершенно "темно" различие между атомом и молекулой. Атомы, как известно, существуют не для тяготения или других механических или физических форм движения, а только для химического действия. Если же, наконец, прочесть главу об органической природе, с ее пустой, противоречивой, в важнейших пунктах оракульски-бессмысленной болтовней и абсолютной ничтожностью конечного результата, то нельзя удержаться от предположения, что господин Дюринг говорит здесь о вещах, о которых он знает поразительно мало. Это предположение становится уверенностью, когда добираешься до его проекта в учении об органической жизни (биологии) говорить отныне "композиция" вместо "развитие". Кто способен предложить подобную вещь, тот доказывает этим, что он не имеет ни малейшего представления об образовании органических тел.
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 77
Все органические тела, за исключением самых низших, состоят из клеток, из небольших, видимых только при большом увеличении, комочков белка, с клеточным ядром внутри. Обыкновенно клетка имеет и внешнюю оболочку, и содержание ее тогда более или менее жидко. Самые элементарные клеточные тела состоят из одной клетки; громное же большинство органических существ многоклеточно, представляя связный комплекс многих клеток, которые у низших организмов еще однородны, а у высших приобретают все более различные формы, группировки и функции. Например, в человеческом организме кости, мускулы, нервы, сухожилия, связки, хрящи, кожа, словом все ткани составлены или же возникли из клеток. Но для всех органических клеточных образований, - начиная от амебы, представляющей простой, по большей части лишенный оболочки, комочек белка с клеточным ядром внутри, и кончая человеком, - начиная от мельчайшей одноклеточной Desrnidiacea (десмидиевой водоросли) и кончая высокоразвитым растением, - для всех них общим способом размножения клеток является деление. Сперва клеточное ядро перетягивается посредине, перетяжка, отделяющая обе половины ядра, становится все крепче, пока они не отделятся друг от друга и не образуют два клеточных ядра. Тот же самый процесс происходит с самой клеткой: каждое из ядер становится средоточием накопления клеточного вещества, которое связано с другим все более суживающейся перетяжкой, пока, под конец, они не отделятся друг от друга и не начнут существовать как самостоятельные клетки. Путем такого повторного клеточного деления из зародышевого пузырька животного яйца, после акта оплодотворения, развивается постепенно животное; точно так же совершается у выросшего животного замещение потребленных тканей. Чтобы назвать подобный процесс "композицией", а применение к нему термина "развитие" "чистой фантазией", для этого надо быть человеком, который - как это ни маловероятно в наше время - ничего не знает в этом процессе; ведь здесь мы имеем дело в буквальном смысле слова только с развитием, но нисколько не с композицией.
Ниже мы еше поговорим о том, что господин Дюринг вообще понимает под жизнью. В частности он с этим понятием связывает следующее содержание: "Неорганический мир также представляет систему совершающихся сами собой движений; но говорить о жизни в более узком и строгом смысле слова мы в праве лишь там, где начинается собственно расчленение и где начинается циркуляция веществ через особые каналы от некоторого внутреннего пункта по зародышевой схеме, допускающей перенос на меньшее образование".
78 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
Не говоря уже о неуклюжем, запутанном грамматическом строе фразы, это предложение есть в точном и строгом смысле слова "система совершающихся сами собой движений" (что бы это ни означало) бессмыслицы. Если жизнь начинается лишь там, где наступает собственно расчленение, тогда мы должны объявить мертвым все гек-келевское царство протистов и, может быть, еще многое в придачу к нему, в зависимости от того, как толковать понятие расчленения. Если жизнь начинается лишь там, где это расчленение доступно передаче через небольшую зародышевую схему, то, значит, не живы, по меньшей мере, все организмы - до одноклеточных включительно. Если циркуляция веществ с помощью особых каналов - признак жизни, то мы должны вычеркнуть из списка живых существ весь верхний класс кишечнополостных (Coelenterata), за исключением, правда, медуз, т. е. всех полипов и других зоофитов. Если же существенным признаком жизни считать циркуляцию веществ с помощыо особых каналов из некоторой внутренней точки, то мы должны признать мертвыми всех тех животных, которые не имеют сердца или у которых несколько сердец. К ним относятся, кроме вышеупомянутых, все черви, морские звезды п коловратки (Annuloida и Annulosa: классификация Гексли), часть ракообразных (раки) и, наконец, даже одно позвоночное-ланцетник (Amphioxus). Сюда же относятся все растения.
Таким образом, господин Дюринг, собираясь дать определение жизни в более узком и строгом смысле слова, приводит четыре, совершенно противоречащих друг другу, признака жизни, из которых один осуждает на вечную смерть не только все растительное царство, но почти половину животного царства. Право, никто не посмеет жаловаться, что он обманул нас, когда обещал нам "совершенно своеобразные выводы и взгляды"!
В другом месте мы читаем: "И в природе в основе всех органи-эаций, от низшей до высшей, лежит простой тип", и этот тип "можно застать уже вполне в его всеобщей сущности в самом второстепенном движении" самого несовершенного растения. Это утверждение опять-таки "целиком и полностью" бессмысленно. Наипростейший тип, наблюдаемый во всей органической природе, это клетка; она действительно лежит в основе высших организмов. Но среди низших организмов мы встречаем массу таких, которые стоят еще глубоко ниже клетки - протамебу, простой белковый комочек без следа какого-нибудь диференцирования, целый ряд других монер и все трубчатые водоросли (Siphoneae). Все они связаны с высшими организмами лишь тем, что их существенной составной частью является бе-
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР 78
лок и что поэтому они исполняют свойственные белку функции, т. е. живут и умирают.
Далее господин Дюринг рассказывает нам следующее: "Физиологически ощущение связано с наличностью какого-нибудь, хотя бы и простейшего, нервного аппарата. Поэтому характерной особенностью всех животных является то, что они способны к ощущению, т. е. к субъективно-сознательному восприятию своих состояний. Всякая граница между растением и животным проходит там, где совершается скачок к ощущению. Эту границу совсем невозможно вычеркнуть с помощью известных переходных форм, наоборот, именно благодаря этим внешне непорешенным и непорешимым формам она впервые становится логической потребностью". И далее: "Напротив того, растения совершенно и навсегда лишены какого бы то ни было следа ощущения и также всякой способности к нему".
Во-первых, Гегель ("Натурфилософия", § 351, добавление) говорит, что "ощущение есть differentia specifica, абсолютно отличительный признак животного". Следовательно, перед нами снова гегелевская неудобоваримая мысль", которая, с помощью простой аннексии, возводится господином Дюрингом в благородное сословие окончательных истин в последней инстанции.
Во-вторых, мы здесь впервые слышим о переходных формах, о внешне непорешенных и непорешимых формах (что за тарабарский язык!) между растением и животным. Тот факт, что такие промежуточные формы существуют; что существуют организмы, о которых мы просто не можем сказать, растения ли они или животные; что, следовательно, мы вообще не можем провести строгой грани между растением и животным,-все это вызывает у господина Дюринга логическую потребность установить различительный признак, о котором, однако, он говорит в тот же самый момент, что он ненадежен. Но нам даже не нужно возвращаться к спорным промежуточным формам между растениями и животными; разве чувствительные растения, свертывающие при малейшем прикосновении свои листки или закрывающие свои цветки, разве насекомоядные растения лишены всякого следа ощущения и даже всякой способности к нему? Этого не решится утверждать даже господин Дюринг, не прибегая к ненаучной полупоэзии.
В-третьих, когда господин Дюринг уверяет, будто ощущение психологически связано с наличностью какого-нибудь, хотя бы простейшего нервного аппарата, то это опять-таки его свободное творчество и фантазия. Не только все первичные животные, но и зоофиты - по крайней мере большинство их - не обнаруживают
80 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
и следа нервного аппарата. Только начиная с червей впервые встречается, в виде общего правила, нервный аппарат, и господин Дюринг-первый автор, утверждающий, что не имеющие нервов животные не имеют и ощущений. Ощущение связано необходимым образом не с нервами, а с некоторыми до сих пор не установленными точнее белковыми телами.
Впрочем, биологические познания господина Дюринга достаточно характеризуются вопросом, который он бесстрашно ставит Дарвину: "Значит, животное развилось из растения?" Так может спрашивать только тот, кто ничего не знает ни о животных, ни о растениях.
О жизни вообще господин Дюринг умеет рассказать только следующее: "Обмен веществ, происходящий посредством пластически образующего схематизирования (бога ради, что это за штука?), остается всегда отличительным признаком собственно жизненного процесса".
Это все, что мы узнаем о жизни, причем мы, по случаю "пластически образующего схематизирования", глубоко увязаем в бессмысленной тарабарщине чистейшего дюрингова жаргона. Поэтому, если мы хотим знать, что такое жизнь, то мы должны в этом вопросе положиться на собственные силы.
За последние тридцать лет физиолого-химики и химико-физи-ологи бесчисленное множество раз указывали, что органический обмен веществ - это самое общее и характерное явление жизни;
господин Дюринг попросту перевел это утверждение на свой собственный элегантный и ясный язык. Но определять жизнь как органический обмен веществ - это значит определять жизнь как... жизнь; ибо органический обмен веществ или обмен веществ с пластически образующим схематизнрованием,-ведь это выражение, которое, в свою очередь, нуждается в объяснении жизнью, в объяснении различием между органическим и неорганическим, т. е. между живым и неживым. Давая такое объяснение, мы, следовательно, не двигаемся с места.
Обмен веществ как таковой существует и помимо жизни. В химии имеется ряд процессов, которые при достаточном притоке сырых материалов всегда снова порождают свои собственные условия, причем носителем процесса здесь является определенное тело. Пример этого представляет изготовление серной кислоты путем сжигания серы. При этом получается двуокись серы SO2, а когда к этому прибавляют водяные пары и азотную кислоту, то двуокись серы поглощает водород и кислород и превращается в серную кислоту Н2SО4.
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР. 81
Азотная кислота отдает при этом кислород и переходит в окись
азота; эта окись тотчас же поглощает из воздуха новый кислород и превращается в высшие окислы азота, но только для того, чтобы тотчас же снова отдать этот кислород двуокиси серы и снова проделать тот же самый процесс, так что теоретически достаточно бесконечно малого количества азотной кислоты, чтобы превратить неограниченную массу двуокиси серы, кислорода и воды в серную кислоту. Обмен веществ мы встречаем далее при прохождении жидкости через мертвые органические и даже неорганические перепонки и точно так же в искусственных клетках Траубе. Опять-таки оказывается, что с обменом веществ мы далеко не уйдем, ибо тот специфический обмен веществ, которым хотят объяснить жизнь, нуждается, в свою очередь, в объяснении через посредство жизни. Мы должны поэтому попробовать подойти к этому вопросу с другой стороны.
Жизнь есть форма существования белковых тел, и эта форма существования заключается по существу в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел.
"Белковое тело" берется здесь в смысле современной химии,
охватывающей этим названием все тела, аналогичные по составу с обыкновенным белком и называемые еще иначе протеиновыми веществами. Название это неудачно, ибо обыкновенный белок представляется наименее живым, наиболее пассивным из всех родственных ему веществ: вместе с яичным желтком он представляет просто питательное вещество для развивающегося зародыша. Но пока наши сведения о химическом составе белковых тел еще так скудны, это дазвание, как более общее, все же лучше, чем все другие.
Повсюду, где имеется жизнь, мы находим, что она связана с белковым телом, и повсюду, где имеется белковое тело, не находящееся в процессе разложения, мы встречаем без исключения и явления жизни. Конечно, в живом организме необходима также наличность других химических соединений, чтобы вызвать характерные для этих жизненных явлений процессы диференцирования; но для жизни в чистом, в голом виде они не необходимы, если не говорить о том, что они служат пищей и превращаются в белки. Самые низшие известные нам живые существа представляют собой простые белковые комочки, а ведь они обнаруживают уже все существенные явления жизни.
Но в чем же заключаются эти жизненные явления, одинаково встречающиеся у всех живых существ? Прежде всего в том, что белковое тело извлекает из окружающей его среды другие подходящие
82 АНТИ-ДЮРИНГ. - ФИЛОСОФИЯ
вещества, ассимилирует их, между тем как другие, более старые части тела разлагаются и выделяются. И иные, не живые тела тоже изменяются, разлагаются или комбинируются в ходе естественного процесса; но при этом они перестают быть тем, чем они раньше были. Скала в процессе выветривания перестает быть скалой; металл, под влиянием процесса окисления, становится ржавчиной. Но то, что у мертвых тел является причиной их гибели, то у белков является основным условием существования. Лишь только в белковом теле прекращается это непрерывное превращение составных частей и постоянная смена питания и выделения, как прекращается и существование самого белкового тела, оно разлагается, т. е. умирает. Жизнь, форма бытия белкового тела заключается, следовательно, прежде всего в том, что последнее в каждое мгновение является и самим собою и в то же время чем-то другим, - и притом это происходит не в итоге процесса, которому оно подвергается извне, как это бывает с мертвыми телами. Напротив того, жизнь, обмен веществ, происходящий путем питания и выделения, есть протекающий сам по себе процесс, присущий, прирожденный своему носителю, белку, без которого не может быть жизни. А отсюда следует, что если химии удастся когда-нибудь создать искусственный белок, то белок этот должен будет обнаруживать - хотя бы самые ничтожные-явления жизни. Другой вопрос, удастся ли химии одновременно с этим открыть и подходящую пищу для этого белка.
Из обмена веществ, совершающегося путем питания и выделения, как из существенной функции белка, и из свойственной ему пластичности выводятся все прочие, простейшие факторы жизни:
раздражимость, заключающаяся уже во взаимодействии между белком и его пищей; сокращаемость, обнаруживающаяся уже на очень низкой ступени при пожирании пищи; способность расти, заключающая в себе, на низшей ступени, размножение путем деления; внутреннее движение, без которого не возможны ни пожирание, ни ассимиляция.
Конечно, наше определение жизни неудовлетворительно; ведь оно не только не обнимает всех явлений жизни, но, наоборот, ограничивается наиболее общими и простыми из них. Все определения имеют, с научной точки зрения, ничтожное значение. Чтобы знать действительно исчерпывающим образом, что такое жизнь, мы должны были бы перебрать все формы проявления ее, начиная с низшей и кончая высшей. Но практически подобные определения очень удобны, а иногда даже необходимы; повредить они не могут, если только не забывать присущих им недостатков.
НАТУРФИЛОСОФИЯ. ОРГАНИЧЕСКИЙ МИР. 83
Но вернемся к господину Дюрингу. Если в области земной биологии у него не все идет как следует, то он имеет зато утешение, спасаясь на свое звездное небо.
"Не только специальное устройство чувствующего органа, а весь обыкновенный мир приспособлен к тому, чтобы вызывать удовольствие и боль. Поэтому мы допускаем, что противоположность удовольствия и боли (и притом тем же точно способом, что у нас) является универсальной, выражаясь в различных мирах вселенной однородными по существу чувствами... Но это согласие обозначает не мало, ибо оно ключ к пониманию вселенной ощущений... благодаря этому субъективный космический мир для нас не на много более чужд, чем объективный. Состав обоих царств надо себе мыслить по согласному типу, и таким образом мы имеем начатки учения о сознании, имеющего более чем только земное значение".
Что означает пара-другая грубых ошибок в области земного естествознания для того, кто носит в своем кармане ключ к вселенной ощущений? Allons done!
